class="p">Элвуд потер отметины от наручников на запястьях. Он готов был поклясться, что в тюремном приемнике стоит скамья из церкви – во всяком случае, точно такой же формы.
Через полчаса они снова пустились в путь. Франклин Т. и Билл У. далеко отстояли бы от Элвуда, расположи их фамилии в алфавитном порядке, но еще дальше – на шкале темпераментов. С первого же хмурого взгляда он распознал в своих белых попутчиках заносчивый нрав. Такого веснушчатого лица, как у Франклина Т., Элвуд отродясь не видывал. Франклин, очень смуглый парнишка с ежиком рыжих волос, держался понуро, смотрел себе под ноги, но, стоило ему поднять глаза, в них отчетливо читалась ярость. Черно-фиолетовый ореол от синяков вокруг глаз Билла У. внушал настоящий ужас. Губы его распухли и покрылись язвами. Коричневое родимое пятно грушевидной формы на правой щеке добавляло еще один оттенок его пятнистому лицу. Завидев Элвуда, Билл фыркнул, и всякий раз, когда в пути их ноги случайно соприкасались, он дергался, точно обжегшись о раскаленную печь.
Как бы сильно ни различалось их прошлое и преступления, за которые их отправили в Никель, мальчиков сковали единой цепью и пункт назначения у них был один. Чуть погодя Франклин и Билл начали обмениваться короткими репликами. Оказалось, что для Франклина это уже вторая поездка в Никель. В первый раз его упекли туда за непослушание, а теперь – за прогулы. Однажды его высекли за то, что он пялился на жену одного из воспитателей, но в остальном, по его словам, местечко вроде как приличное. Уж куда лучше, чем жить под одной крышей с отчимом. Билла воспитывала сестра, а потом он связался со «стадом паршивых овец», как выразился судья. Они разбили витрину в аптеке, но Билл еще легко отделался. В Никель его отправили, потому что ему всего четырнадцать, а остальных сослали прямиком в Пидмонтскую тюрьму.
Пристав сообщил белым мальчишкам, что они сидят рядом с автоугонщиком, и Билл расхохотался.
– Ой, ну тачки-то я уводил постоянно, – похвастался он. – Вот за что надо было меня хватать, а не за дурацкую витрину.
Неподалеку от Гейнсвилла они съехали с магистрали. Пристав остановился на обочине, дал мальчишкам справить нужду и вручил каждому по сэндвичу с горчицей. Когда они снова уселись в машину, он не стал надевать на них наручники. Сказал, что знает, что они и так не сбегут. Таллахасси они обошли стороной, съехав на проселочную дорогу, точно никакого города тут и не существовало. «Я даже деревьев не узнаю», – подумал Элвуд, когда они въехали в округ Джексон. От этого ему стало горько.
Он взглянул на школу, и в голове пронеслась мысль, что Франклин, наверное, прав, – в Никеле вовсе не так уж и плохо. Воображение рисовало Элвуду высокие каменные стены с колючей проволокой, но тут не было никакой ограды. Ухоженный кампус – изумрудно-зеленая лужайка, усеянная постройками из красного кирпича в два-три этажа. Под буковыми деревьями и кедрами – старинными, высокими – тенистые островки. Эта картина радовала глаз – и подобных ей Элвуд в жизни не видывал; казалось, перед ним настоящая школа, хорошая школа, а вовсе не жуткий исправительный дом, мысли о котором наводили на него ужас вот уже несколько недель. Иронично, но как раз таким он воображал себе колледж Мелвин-Григгс, разве что без нескольких статуй и колонн.
Они проехали по длинной подъездной дороге к главному административному корпусу, и Элвуд заметил футбольное поле и ватагу мальчишек, которые шумно толкались, отбирая друг у дружки мяч. Он ожидал увидеть детей в кандалах и цепях – точно из мультиков, – но эти беспечно сновали по траве и явно радовались жизни.
– Ну и дела! – с нескрываемым удовольствием сказал Билл. Увиденное успокоило не только Элвуда.
– Вы тут особо не выпендривайтесь, – сказал пристав. – Если воспитатели с вами не сладят и вы не утопнете в здешнем болоте…
– …то по нашу душу пришлют собак из исправительного дома, что в Аппалачах, – закончил за него Франклин.
– Не нарывайтесь – не схлопочете, – подытожил пристав.
Они зашли в здание, пристав подозвал секретаря, и тот отвел их в выкрашенную в желтый цвет комнату, вдоль стен которой располагались деревянные шкафы с ящиками. Стулья стояли рядами – совсем как в школьном классе, и мальчики расселись подальше друг от друга. Элвуд по привычке выбрал местечко в первом ряду. Когда дверь с шумом распахнулась и на пороге возник старший надзиратель Спенсер, все как один вытянулись по струнке.
Мэйнарду Спенсеру было далеко за пятьдесят, и его коротко стриженные черные волосы серебрила седина. В каждом жесте этого белокожего «солдафонишки» – как наверняка окрестила бы его Гарриет – чувствовалась продуманность, точно он заранее отрепетировал их перед зеркалом. Его заостренное лицо напоминало мордочку енота – Элвуд сразу обратил внимание на маленький нос, темные круги под глазами и густые щетинистые брови, которые только подчеркивали сходство. Спенсер со всей педантичностью следил за состоянием своей темно-синей никелевской формы; каждая складочка на его одежде была отутюжена до того тщательно, что казалось, от одного прикосновения к ней можно порезаться; впрочем, и сам он напоминал ходячее лезвие.
Спенсер кивнул Франклину, и тот вцепился пальцами в край парты. Надзиратель спрятал улыбку, будто с самого начала знал, что мальчишка вернется. Он прислонился спиной к доске и скрестил руки на груди.
– Поздновато вас привезли, – заметил он, – так что буду краток. Сюда попадают те, кто не умеет существовать в приличном обществе. Ничего страшного. У нас тут школа, а мы – учителя. Мы вас научим жить, как все. Знаю, Франклин, ты все это уже слышал, но к сведению так и не принял. Может, теперь исправишься. Пока что все вы – черви. У нас тут есть четыре ранга поведения: новенькие – это черви, затем они дослуживаются до испытателей, потом – до пионеров и, наконец, до асов. Веди себя как полагается, зарабатывай очки – и поднимешься по этой лесенке. Ваша задача – дослужиться до асов, и тогда вас выпустят отсюда и вы вернетесь в свои семьи. – Он выдержал паузу. – Если вас там, конечно, примут; впрочем, это уже не наше дело. – Затем он пояснил, что асы слушаются надзирателей и воспитателей, добросовестно выполняют свою работу, никогда не прогуливают, прилежно учатся. Не дерутся, не бранятся, не богохульствуют и не хулиганят. Всеми силами пытаются исправиться, от рассвета и до заката. – Только от вас зависит, сколько времени вы проведете в этих стенах, – сказал Спенсер. – Миндальничать тут с вами никто не станет. Для бунтарей у нас есть особое местечко, и оно вам не понравится. Я лично об этом позабочусь.
Он коснулся рукой внушительной связки ключей, висевшей у него на поясе, и уголки губ на его суровом лице дернулись – то ли от самодовольства, то ли в знак зловещего предостережения. Старший надзиратель устремил взгляд на Франклина, мальчишку, который вернулся еще раз хлебнуть никелевской жизни. – Расскажи им, Франклин.
Голос Франклина дрогнул, и он не сразу совладал с собой, но все же проговорил:
– Да, сэр. Здесь правила лучше не нарушать.
Старший надзиратель обвел взглядом каждого из мальчишек, делая в уме какие-то заметки, и поднялся.
– Мистер Лумис поможет вам с размещением, – объявил он и вышел. Ключи, висевшие на его поясе, позвякивали, точно шпоры на сапогах у шерифа в каком-нибудь вестерне.
Через несколько минут пришел хмурый белокожий юноша – Лумис – и повел их в подвальное помещение, где хранилась школьная форма. Джинсы, серые рабочие рубашки и разных размеров коричневые башмаки громоздились на стеллажах, тянувшихся вдоль стен. Лумис велел белым мальчикам подобрать одежду себе по размеру, а Элвуда отвел в уголок «для цветных», где лежали куда более потрепанные вещи. Ребята переоделись. Свою рубашку и комбинезон Элвуд сложил в холщовый мешок, прихваченный из дома. Еще у него в сумке лежало два свитера и костюм для походов в церковь, в котором он играл в спектакле ко Дню освобождения. А вот Франклин и Билл ничего с собой не взяли.
Пока ребята одевались, Элвуд старался не таращиться на отметины, оставленные на коже мальчиков. У обоих
