кажется таким реальным. Мурашки покрывают мои руки даже сейчас, когда я думаю об этом. Он безмолвно прислоняется ко мне, заметив, что я замерзла, и пытается согреть. Тепло его тела унимает мою дрожь. При этом наши взгляды не отрываются от ярко освещенного неба.
Я заставляю себя вернуться в настоящее, отказывая себе в дальнейших прогулках по переулкам воспоминаний. Мне это не поможет. Я уже не та девочка, а он не тот мальчик. Он мне не друг. И я не увлекаюсь корейскими штучками и людьми из Кореи.
Разве что могу притвориться, чтобы вернуть Нейта. Это нужно обдумать.
Вторую упаковку ставлю перед Джин Хи, взъерошиваю ей волосы уже свободными руками и качаю головой, все еще не в силах поверить, как быстро она выросла.
Она хихикает в ответ.
Я сглатываю образовавшийся в горле ком. Раньше я не позволяла себе скучать по Джейкобу. А теперь, когда он тут, рядом, мое сердце сжимается от тоски и оплакивает все, что, расставшись, мы позволили себе забыть. Пытается оправиться от давно совершенного предательства. Предательства Джейкоба.
– Джин Хи, вы с мамой будете жить в комнате Хелен. Джейкоб, а ты в игровой комнате. – Сказав это вслух, я не получаю того удовлетворения, на которое надеялась. Может быть, я смогу посмеяться позже, когда представлю его лежащим в чересчур короткой детской кроватке.
– О, круто, спасибо, – говорит Джин Хи. – А я почему-то думала, что Джейкоб будет спать в твоем подкроватном ящике, как раньше.
Я избавилась от двухъярусной кровати с выдвижным спальным местом тем летом, когда Кимы переехали в Корею и покинули нас. Я не надеялась, что кто-то еще захочет у меня ночевать. И правда, с тех пор никто этого не делал.
– Я выкинула эту старую рухлядь много лет назад, – говорю я.
– Я отнесу наши чемоданы наверх, – слышу я низкий голос. Голос Джейкоба совершенно другой, но в его английском нет даже намека на корейский акцент. Даже не знаю, почему я это замечаю.
Я пожимаю плечами и бросаю небрежно, стараясь скрыть свои чувства:
– Ты знаешь, куда идти.
– Я провел в этом доме больше лет, чем вдали от него, – бормочет он себе под нос.
– И что это значит?
– Ты обращаешься с нами как с иностранцами, которые сняли комнаты на лето.
– Так ты и есть иностранец, – огрызаюсь я, не удосужившись понизить голос.
– Вы словно до сих пор пытаетесь доказать, кто из вас прав. Я так счастлива, что вы все здесь. Все, как раньше, в старое доброе время, в компании моих любимых друзей, – говорит мама. В ее голосе слышится радость, которой долгое время она была лишена. Она говорит, что чувствует. Мама больше всего счастлива, когда заботится о ком угодно, кроме себя. А поскольку мы остались вдвоем, ей, видимо, этого не хватало. Вот почему она так много времени проводит в церкви. Но, похоже, теперь ей кажется, что у нее снова появилась семья.
– Все не так, как раньше, мама. Мы уже не дети. И на самом-то деле я даже не знаю этих людей, – говорю я.
– Что ж, у нас впереди целое лето, чтобы наверстать упущенное, – говорит миссис Ким. Она подталкивает Джейкоба, чтобы тот переводил для меня.
– Она сказала… – начинает он.
– Я все поняла, – обрываю я Джейкоба. – Я не совсем безнадежна в корейском, – бурчу я себе под нос.
– Извини, – говорит он. – Раньше ты терпеть не могла, если приходилось говорить по-корейски, – добавляет он.
– Ты тоже, – напоминаю я. – Но, видимо, многое изменилось. Теперь ты получаешь гонорары за съемки в корейском шоу. Я бы никогда на такое не подписалась. – Мой голос звучит резко и желчно.
Я пыхчу и проношусь мимо него. Хочу побыстрее попасть в свою комнату, внезапно ощутив потребность забраться в уютную постель. Злиться, оказывается, очень утомительно. Меня выводит из равновесия сознание того, что когда-то я так хорошо знала этого человека, а сейчас не имею о нем ни малейшего представления.
– Джейкоб, тебе нельзя поднимать тяжесть с твоей лодыжкой! – кричит Джин Хи.
– Я в порядке, – отвечает он.
Но я знаю, что это не так. Я это вижу. Мы все видим.
– Нет. Я возьму свой, а мама может взять свой. А…
– А я возьму твой, – говорю я. Но не смотрю на него. Он меня одолеет, если я дам ему шанс. Я просто хватаюсь за ручку его тяжеленного чемодана. Что, черт возьми, он туда напихал? Раньше у Джейкоба было всего три футболки с его именем. Такое ощущение, что в чемодане столько шмоток, что можно каждый день менять наряды. Почему-то даже от гардероба Джейкоба веет предательством.
Я с неохотой тащу чемодан вверх по лестнице.
Я слышу, как он ковыляет следом за мной.
Я оглядываюсь, а он смотрит вверх и ловит мой взгляд. Он щурится и слегка наклоняет голову, стараясь, вероятно, понять, о чем я думаю. Все еще без улыбки. У меня возникает желание смотреть на него часами, изучить каждую мелочь, которая в нем изменилась. Я хочу узнать все, что произошло за долгих три года.
Нет, не хочу.
Трясу головой, пытаясь ослабить его минутную власть над моим разумом. Напоминаю себе, что Джейкоб Ким, мой лучший друг детства, бросил меня. В оправдание он может сказать, что причина в том, что в Корее ему и его семье что-то светило. Но он не может отрицать, что сам сильно хотел уехать.
Мы строили планы на нашу жизнь здесь. Мы должны были быть друзьями и опорой друг для друга, когда поступим в старшие классы. Никто не смел бы поливать нас дерьмом, и нам бы никогда не было одиноко.
Но именно так я себя чувствовала. Я была одна, без лучшего друга. Уже три года, а может, и дольше.
Потому что все это время он искал способ свалить.
Корея вызывала непреодолимую тягу и желание уехать. Короткая летняя поездка растянулась на годы. Они не вернулись даже за остальными вещами. Брошена лучшим другом в четырнадцать лет. И больше я о нем не слышала.
Я даже толком не успела попрощаться.
Как мне простить того, кто меня кинул, хотя был моим лучшим другом? Я не могу. Не простила. И не прощу. Спорим?
Я молча оставляю чемодан перед его дверью и поворачиваю за угол, чтобы пройти в свою комнату. Мне нужно, чтобы между нами было какое-то пространство. Это слегка перебор.
Едва закрыв дверь, слышу мужской смех, доносящийся из комнаты для гостей.
– Кто бы сомневался, что она это сделает! – хохочет Джейкоб.
Я пыталась выбесить его, наказать, устроив бардак в гостевой комнате, везде расставить
