А она… и представить не могла, что может оказаться в большем шоке, чем когда узнала о случившемся с родителями. Однако… сейчас ее действительно взяла оторопь. Особенно от догадки, что же послужило для матери мотивом. Грудь и горло свело болезненным спазмом. А где-то глубоко в душе робкая надежда вспыхнула…
через четыре дня
— Я понимаю, что тебе тяжело. Но возьми себя в руки, сделай милость! Не позорь своей истерикой ни умерших родителей, ни меня, — одернул ее Сергей с сарказмом, осмотрев с головы до ног.
Она не мигая смотрела ему в глаза, будто требуя объяснить, где муж увидел истерику.
Мартынов раздраженно махнул головой на ее руки. Да, пальцы дрожали… Впрочем, не только пальцы. Леся не смогла сегодня толком поесть, никак эту дрожь унять не выходило. Едва сумела линзы вставить, с пятого раза. Но если Леся что-то сжимала в руках, сумочку например, то дрожь удавалось спрятать.
Но елки-палки! Что же странного, если она окажется в расстроенных чувствах на похоронах родителей?! Хотелось ту самую сумку ему в лицо метнуть, и посильней!
Но Олеся удержалась.
— Мы должны сделать все возможное, чтобы замять щекотливость ситуации, сама понимаешь, — Мартынов многозначительно глянул на нее, будто напоминая, что это ее мать застрелила отца…
И словно намекал, что она за это перед всеми извиняться должна… Только вот Леся теперь знала, что все не совсем так было.
Нет, она не собиралась говорить об этом Сергею. Она, в принципе, с ним эти дни старалась не разговаривать. По многим причинам…
— И прекращай уже новости смотреть! Это точно не помогает тебе прийти в себя! Лучше бы таблетки какие-то выпила! — найдя пульт, Мартынов выключил огромный телевизор, где сейчас как раз говорили о том, что сегодня ее родителей хоронят.
А еще, бог знает, в какой раз, вспоминали все, с отцом связанное, особенно ситуацию с женой Станислава Гончаренко и инсценировкой СБУ, имитирующей убийство журналистки.
Лесю это… очень зацепило. Вот прям сильно. Не про похороны или отца. Другое…
Она думала обо всем этом последние три дня, с момента смерти родителей и звонка, изменившего ее отношение к ситуации. Об этой операции СБУ. О том, что иногда в смерть можно играть, оказывается. И…
Нет, с Сергеем она ничего не обсуждала вовсе.
Не хотелось его внимание на себя обращать. Мартынов не трогал ее пока, и Леся не желала менять подобную ситуацию. До сих пор передергивало, как вспоминала секс с мужем… Хотя вот помнить как раз не хотелось совершенно.
После испытанного перед свадьбой с Николаем, супружеский долг насилием ощущался, несмотря на то, что Мартынов вроде даже внимательным быть старался, в своем понимании, конечно. В первый раз… Пока не заметил следы. А потом как наказывал, хотя она и не изменяла еще, по факту. И даже нашла в себе силы ехидно поинтересоваться, как долго он ей верность хранил на протяжении помолвки?
Чем вызвала у мужа настоящий приступ злости.
— Я — это одно, у нас договоренность. И ты меня позорить права не имеешь! — рявкнул тогда Мартынов ей в лицо, заломив руку так, что и сейчас еще следы сходили.
Ага, размечтался.
Забавная позиция, конечно. И Леся никак не могла понять, почему он считал, что все действительно должно быть так? Впрочем, в тот момент она не уточняла. Всеми силами сосредоточилась на том, чтоб перед ним слабину не дать, выдержать взгляд, не опустив своих глаз. Чтоб и не думал, будто сломить ее сможет, как отец когда-то с матерью поступил, видимо. Да, Мартынов был старше ее на тринадцать лет и явно рассчитывал под себя жену слепить. Но не нужно было тогда выбирать Авраменко…
Сергей бесил ее неимоверно, хоть и понимала, что физически не противник ему. И разумней скрывать, подыграть, что и старалась вроде бы делать чаще. Вот выходило только в последнее время как-то из рук вон плохо, через «не могу».
Это в ней проблема? В том, что никогда не рассматривала данный брак, как нечто иное, кроме постылой воли отца, против которого выступить сил не имела, и едва не с момента заключения самого союза искала пути изменить все?
Или в том, что познакомилась так не вовремя с Гончаренко, а он всего за час показал ей, каким секс… или большее нечто(?)… может быть?
Не знала ответа. А ведь уже имела опыт отношений, даже вроде как по любви. Но…
Ладно, сейчас вовсе не до секса было. И не уверена, что, вообще, желает что-то с Мартыновым обсуждать, пусть и хотелось бросить в лицо этому человеку, что ее мать не монстр, и она Лесю защищала… Но нет, не собиралась поддаваться.
А еще даже иногда искушение проскальзывало принять предложение того, кто себя Шустом называл, насчет того, чтоб вдовой стать пораньше. Это было первое, что тот мужчина предложил. Наверное, самое очевидное решение.
Но Леся не такого хотела. Она… не готова была оказаться повинной хоть в чьей-то смерти. Пусть и постылого уже мужа.
Да и подозревала, основываясь на всем, что знала, что в таком варианте может появиться еще больше проблем. А она так устала! От всего: от этих людей, от постоянного страха, от необходимости притворяться и следить за малейшим жестом. Просто от того, что она Авраменко Олеся…
Все, чего ей всегда хотелось, — исчезнуть. Навсегда пропасть из этой жизни для того, чтобы жить в другой реальности, таким человеком, которому не нужно притворяться. Стать иной, той, кем всегда себя ощущала.
Только и раньше понимала, что не все так просто, и будут искать, слишком постараться нужно, чтобы замести следы и исчезнуть, да и отец жестко следил. А вот если ты умер… тебя уже не ищут… Ты просто исчезаешь. И Мартынову точно дела до нее не станет.
Шуст не отказал, когда она вчера об этом написала… Он больше не звонил, дал ей мейл, на который следовало писать. Правда, предупредил: чтоб организовать такое исчезновение, не оставив следов, подготовить новые документы, требовалось время.
Леся понимала.
И деньги еще тоже, даже если за что-то с нее оплату не возьмут, не совсем пока представляя, насколько хватит того, что сделала ее мать. И тут она еще взвешивала варианты.
Правда, Лесе сейчас в принципе было как-то сложно о чем-то думать, ясность мышления не до конца вернулась. Как и способность спать… Пока это ей плохо удавалось. А без нормального отдыха ничего толком не просчитать.
Потому Леся и предпочитала молчать. Зато старалась каждый свой шаг со всех сторон обдумать, все спланировать, чтобы исчезнуть раз и навсегда. А Мартынов теперь так занят был, что особо не придирался.
Молчала Олеся и тогда, когда ей звонил Николай.
Однако принимала эти вызовы. Сама не знала зачем, оборвать бы все… Но голос этого мужчины помогал ей найти некую точку если не утешения, то хоть спокойствия. Гипнотизировал он ее, что ли?
