себе саднящим ощущением былой обиды.
Шел он сегодня на дежурство — всего-то квартал от трамвайной остановки. Время не поджимало, шел не торопясь. Неожиданно рядом притормозил шикарный желтый «опель». За рулем бывший однокашник Пашка Пахомов, известный в институте бабник и проныра. «Садись, Никита, подвезу», — говорит. «Да мне тут рядом», — растерявшись, пробормотал Тюрин. «Садись, тебе говорят!» — начальственным баском прикрикнул Пахомов. Сел. Подъехали к поликлинике. Пашка выключил зажигание и спросил: «Интересно, что ты забыл в этой богадельне?» — «Я тут работаю, — ответил Тюрин. — Дежурным врачом в травматологии». — «Как это — дежурным врачом? Ты же гинеколог, в престижную клинику устроился, насколько я помню». — «Было дело. Но… Сложились обстоятельства, пришлось уйти». — «Что, погорел на какой-нибудь дамочке из высшего света? Напортачил?» — «Да нет, сам ушел. Даже со скандалом — не отпускали».
Ему не хотелось углубляться в подробности, поскольку достойны они были сожаления, но отнюдь не сочувствия, тем более сострадания. История, в сущности, дурацкая. В городе как раз начали создаваться медицинские кооперативы, его и соблазнили радужными перспективами. Свободное, щадящее расписание, новейшая японская аппаратура, заработок от 800 «зеленых» и выше. В ближайшем будущем — совместное со шведами предприятие, поездки за рубеж с солидной валютой в кармане. Председатель кооператива, хмырь болотный, нарисовал такую соблазнительную картинку, что Тюрин невольно содрогнулся от жалкой убогости нынешнего своего положения в клинике. Так ощущает себя жилец обшарпанной коммунальной квартиры на выставке зарубежного дизайна.
Кооператив имел двусмысленное название «Венера» и обслуживал, главным образом, валютных проституток, у которых всегда хватало специфических дамских проблем. Официально девочки платили рублями, что и могли подтвердить хоть под присягой, но на самом деле — не для компетентных органов будь сказано — выкладывали твердую конвертируемую валюту: финские и западногерманские марки, доллары, фунты, кто чем разжился. Некоторое время бизнес процветал, но потом кто-то простучал в те самые органы; явились деловые неулыбчивые ребята и повязали хмыря болотного, который так и не успел припрятать пачку новеньких стодолларовых купюр.
Кооператив, конечно, закрыли, а Тюрин побрел опять в клинику, откуда его так неохотно отпускали. Но слава, как известно, бежит впереди человека, и блудного сына отвергли, пошпыняв напоследок цитатами из Гиппократа.
«Твоя машина? — опросил он, переводя разговор на нейтральную тему. «Нет, чужая, — заржал Пахомов. — Гляжу, стоит. Дай, думаю, прокачусь» — «Ну и почем нынче «опели» в наших широтах?» — «Насчет наших не скажу, а в Кельне я выложил четыре тысячи марок, оттуда и пригнал. Машинка так себе — не шик. Задумал продать, малость поднапрячься и купить «вольво». Через две недели еду в Стокгольм — знакомиться с тамошним здравоохранением, надеюсь, проверну это дело». — «Кельн, Стокгольм… Где же ты работаешь?» — «Ну, милок, начальство надо знать в лицо! В главке тружусь, командую отделом». — «Каким ветром занесло тебя в главк?» — «Попутным, милок. Партия послала… Ты, надеюсь, вступил?» — «Да как-то не подумал». — «Ну и дурак. Думать — оно полезно». «Так из нее, наоборот, больше выходят». — «Выходят даже не дураки — клинические идиоты. Начитались дешевой прессы, вот и потянуло на красивые жесты. Аукнутся им еще эти дурацкие заявленьица, попомни мое слово… Ну да ладно, мне пора. Заходи как-нибудь. Месяца через два, я как раз вернусь. Хотя нет, придется сразу же лететь в Италию, сопровождать шефа на конференцию. В общем, созвонимся. Чао!»
Пашка Пахомов… Это же надо! Известный охломон, институт чудом закончил — вечно висел на волоске за неуспеваемость. На последнем курсе занялся общественной работой и, говорят, удачно женился — на дочери некоего туза. И вот тебе сюрприз — деятель здравоохранения, за кордон катается, как на дачу. Дает понять, что как бы и устал от этого. «Опель» — машинка так себе, хочется для разнообразия пересесть в «вольво»… Ну не гнида ли?.. Заходи как-нибудь. Если я уже приеду из Швеции, но еще не улечу во Францию, уделю тебе пару минут. Так и быть, презентую разовую зажигалку и — с жеребячьим смешком — упаковку презервативов из автомата в общественном стокгольмском туалете. Неплохо устроился товарищ, неплохо. Видимо, партии было наплевать, что товарищ весьма смутно уясняет разницу между желчным пузырем и мочевым. Да и надо ли генералу от медицины вникать в такие прозаические детали? На то есть «шестерки» кураторы. Ах, Пал Палыч, везунчик ты наш…
Тюрину для собственного же блага успокоиться бы, утешившись нехитрой бытовой мудростью: стихия жизни одних выбрасывает наверх — иногда с пеной, — других увлекает вниз, и не стоит ради этого заниматься самоедством, усугубляя ситуацию. Но он не мог с собой совладать. Едкий яд зависти травил ему душу. Тюрин прикуривал одну сигарету от другой, с ненавистью глядя па унылые стены своего крохотного кабинета.
Приоткрылась дверь, заглянула Батурина.
— Тут какой-то человек пришел, говорит, раненого привез. Никак не пойму, чего ему надо?
— Какой еще человек? Что за ерунда? — Тюрин с трудом возвращался в рутину своих врачебных обязанностей.
— Да вот он сам, — сказала Батурина и отступила на шаг, пропуская пожилого инвалида с уродливым массивным протезом на левой ноге. Антон Егорович прислонился к стеклянному шкафу, набитому разнокалиберными пузырьками, баночками, коробочками и прочим неинтересным аптечным скарбом.
— Фух-х!.. — шумно выдохнул он. — Пять минут втолковываю вашей сестричке, что я привез искалеченного человека. Ему срочно надо помочь — еле жив он, весь в крови. Ну никак не втолковать…
— Погодите, — сказал Тюрин, унимая раздражение. — Откуда вы его привезли? Кто его, так сказать…
— Откуда я знаю, кто над ним поизмывался? Вижу, человек истекает кровью, слова сказать не может. Что я, мимо проеду? Нелюдь я, по-вашему?
— Вы что-нибудь понимаете, Никита Петрович? — скорбно спросила Батурина. — Форменный дурдом…
Тюрин глянул на нее, мысленно произнеся: «заткнись, мымра!» Зеленин шевельнулся, пузырьки и баночки зазвенели.
— Пока мы тут болтаем, человек мучается! Между прочим, и помереть может.
— Где он? — спросил Тюрин, вставая из-за стола.
— В машине. Подъезжали — он вроде вырубился. Несколько раз — то мычит, пытается говорить, то роняет голову и затихает.
— Надо было «скорую» вызвать, если уж вы такой отзывчивый, — буркнула Батурина.
— А чем мой «запорожец» хуже «скорой»? — резонно ответил Антон Егорович. — Даже лучше — быстрее доставил.
10
«Волга» медленно приближалась к тому месту, где был выброшен Зосимов.
— Гляди в оба глаза, падла бацилльная, — сказал верзила. — Пропустишь, я тебе башку оторву.
— Я что, не гляжу? — слабо огрызнулся Серый. — Еще не доехали.
Верзила едва сдерживался, чтобы не врезать своему напарнику. Остановить машину и, не торопясь, со смаком начистить харю этому недоноску, подумал
