почувствовать унижение, надо иметь хотя бы чуть-чуть достоинства. А откуда оно у агрессивного алкаша Петьки? Ну выдали ему парочку слов не для печати, ну дали пинка под зад, помогая залезть в «бункер»… Другой поклонился бы в ноги, сказал спасибо, что вразумили, дурака, а этот — в бутылку. А уж Митя Ермаков, дежурный, тоже хорош: вот вам лист бумаги, гражданин Темников, садитесь и пишите, разберемся… У нас ведь нынче курс на правовое государство, не просто так задерживаем… А надо бы взять его за шиворот да в «обезьянник». Проспись, зараза, а утром рассказывай следователю свои дурацкие сказки.
Ну, времена!.. Уже в открытую лезут на тебя с двумя стволами, а ты должен провести воспитательную беседу, потом выстрелить в воздух для предупреждения, и уж когда схлопочешь пулю, стреляй, да постарайся попасть в ноги, чтобы не дай Бог не очень навредить бандиту.
— Как ты думаешь, Семеныч, далеко он мог уйти за сорок минут? Шел вроде в сторону города…
— Ты видел, как он шел? Нога за ногу. Да и вряд ли сил у него хватило идти — присел на обочину, нас ожидаючи.
— Допустим, проковылял метров двести — триста, — размышлял водитель. — Значит, в любом случае с виража он уйти не успел.
— Ясное дело, не успел, — отозвался сержант, продолжая размышлять о подлости человеческой натуры.
«Уазик» свернул на проселок. Кончился комфорт, пошла тряска, не располагающая к философским мыслям.
— А вдруг какой сердобольный уже подобрал нашего калеченого мужичка? — сказал Вася, ловко объезжая выбоины в асфальте. — Я бы, например, подобрал. Жалко же человека.
— Тебе жалко, другим — не очень. Сейчас люди не больно жалостливы. Каждый в собственное зеркальце глядится. Раньше — да, и в голову не пришло бы проехать мимо бедолаги. Была еще способность ставить себя на место того, кому плохо. Сейчас проедут — и ничего не шевельнется в душе. Все злые друг на дружку, разве что в глотки не вцепляются… Так что, Вася, твоя версия не от жизни. Девчонку с красивой мордашкой взяли бы, а такого…
— Ну да, если уж мы не взяли, — пробормотал Вася.
— Ладно тебе. Не взяли… А то ты не понимаешь, почему мы не взяли.
— Понимаю. Чтоб хлопот поменьше…
Грищенко почувствовал некий укор в словах водителя. Все-таки он, сержант, старший в экипаже, ему принимать решение. Так решить или этак — по обстановке. Он решил оставить человека на шоссе.
Конечно, надо было пересесть в «бункер» к Петьке, а мужика посадить в кабину. Привезти в отделение, вызвать «скорую»… Так-то оно так, но Петька-паразит к тому времени освободил руки и куражился в открытую. В общем, дал слабинку, не захотел осложнять ситуацию. Как сказал Вася, чтоб хлопот поменьше.
А то я не понимаю… Потому и возвращаюсь на проселок. Мог бы сдать дежурство другому наряду — ребята давно уже заступили. Хотя нет, не мог. Как переложить на других свою промашку? Тебя элементарно спросят, почему не подобрал мужика? Лопотать всякую дурь насчет развязанного Петьки? Не поймут ребята.
— Знаешь, — сказал он, вспоминая, — не показался мне тот мужик выпившим. Когда я нагнулся к нему что-то спросить, сивухой в нос не шибануло. С виду — типичный алкаш после пьянки с мордобоем. А запаха перегара не было. Такого же не бывает, чтобы врезал от души — и никакого «факела».
— Это ему врезали, — сказал Вася. — Кто-то здорово постарался.
— Похоже. Ну ничего, найдем. Куда он денется?
Дорога стала изгибаться вправо, отделяясь насыпью от болотистой низины. Начался вираж — тот самый.
9
Лариса Ивановна Батурина, старшая медсестра, пребывала в отвратительном настроении. Не далее как полчаса назад, звоня подруге — без всякого повода, просто чтобы скрасить скуку ночного дежурства, — она неожиданно выяснила для себя пикантнейшую деталь. Известно, бабы — бабы и есть: что бы ни держали за душой, какая бы тайна их ни коснулась, обязательно проговорятся! Подруга долго и восторженно пела о своем путешествии на остров Валаам, а потом в Кижи; и как на погоду повезло, и какими шикарными закатами она любовалась с верхней палубы, и с какой жеребячьей радостью ржал народ в видеобаре, когда показывали французскую эротическую комедию. И пела, и пела… Да так распелась, что возьми и ляпни: «В дискотеке за ламбаду мы с Костей получили первый приз, представляешь?»
Лариса тотчас поймала ее на слове: «Ты сказала, с Костей?» Подруга смутилась, помолчала секундочку, напрягая хилый мозжечок, а потом суетливо залопотала о каком-то спортсмене по имени Костя, с которым она познакомилась в баре. «Мы как раз к первому шлюзу на Свири подходили», — уточнила подруга для пущего правдоподобия. «Это вы определили, сидя в баре?» — ехидно поинтересовалась Лариса. Подруга поняла, что с ее скудной фантазией вряд ли удасться сочинить убедительную версию, и демонстративно обиделась. И совсем уж разделась до самого бельишка, сказав: «Ты думаешь, кроме твоего Кости на свете нет никаких других Костей?..»
Теперь ясненько, в какую такую служебную командировку смотался ее единственный и неповторимый. Как раз на три дня — на тот срок, что и подружка. Трогательное совпадение…
Ну, женишок! Ну, чемпион по ламбаде!.. Вроде солидный человек, без пяти минут кандидат, с такими основательными взглядами на жизнь, что скулы сворачивает, когда его слушаешь, а туда же — в альфонсы. И куда? Куда-а?.. К девице, у которой кроме смазливой мордахи ровным счетом ни черта нет, а в черепушке аж звон стоит от пустоты. Пойми их, солидных, без пяти минут кандидатов… Может, и бегут они на этот звон зазывный от избытка собственного ума? Может, это их возбуждает, как контрастный душ?..
Позвонить бы ему — прямо сейчас. Только вряд ли он трубку возьмет. Первой всегда поспевает мамаша. Блюдет своего единственного, солидного. Та еще зануда: как начнет трендеть о правилах хорошего тона, взвоешь. «После десяти часов вечера беспокоить порядочных людей не-при-лич-но, милочка»… Ничего, перетопчется. Я все-таки позвоню. Поговорим и о порядочности, и о приличиях. Тоже мне, Казанова задрипанный… Мне двадцать шесть, самое время позаботиться о надежности своих тылов.
Никита Петрович Тюрин, дежурный врач травмопункта, едва вступивший в «роковые сороковые», тоже был в подмоченном настроении. Но в отличие от этой «сексуально озабоченной мымры» Батуриной по более глубоким причинам.
Ох, как царапнули его самолюбие!.. И не то чтобы специально — скорее, походя, вовсе о том не задумываясь. Такие царапины долго не заживают, все ноют и ноют, выводя из равновесия, и даже когда затянутся корочкой забвения, нет-нет да и напомнят о
