— А почему в школу не надеваешь?
— Чтобы вы не перевозбудились, сопляки.
Артем, явно оценивший мою отповедь, снова пялится — то ли удивленно, то ли оценивающе, и из-под тяжеленных ботинок уезжает вымощенная булыжником дорожка. Ускоряю шаг и прохожу мимо. Отчаянно прислушиваюсь, но красавчик за мной не идет.
Вообще-то, заявившись сюда, я сильно рискую. Милана запросто может вцепиться мне в волосы или треснуть кулаком под дых, а одноклассники достанут телефоны, чтобы снять очередную эпичную драку, поделиться ею в чатиках и поугарать.
Замечаю пустую скамейку, окруженную огромными камнями и молоденькими туями и быстренько ее занимаю — отсюда открывается прекрасный вид на происходящее, зато меня не видит никто.
С заходом солнца зверски похолодало, и навалилась тоска по прошлому. В этом ухоженном, чистеньком дворе мы играли в прятки, перевязывали лапу бродячему псу, бегали наперегонки по узким дорожкам, смотрели на звезды, и маме стоило огромных трудов дозваться меня домой.
Но однажды Люда перестала отвечать на звонки и сообщения, пропала на пару недель, воспылала ко мне чистейшей, разъедающей ненавистью и превратилась в Милану.
Под навесом громадной террасы сияют желтыми огоньками гирлянды, длинный стол заставлен бутылками, банками, коробками от пиццы и пластиковыми стаканами, у изгороди дымится мангал и толпятся ребята — знакомые и не очень. Кто-то в сотый раз включил навязчивый рэп, перебравшие пива Вовочка и Паша, сграбастав в охапку пьяных девиц, устроили на газоне грязные танцы.
А ведь этот газон наверняка подстригал садовник... И людям из клининговой службы утром придется собирать с участка мусор.
Скучно. Нет, грустно.
Грустно до слез.
Потому что детство прошло, а стать сияющей феей с волшебным колокольчиком не получилось. Потому что школьная пора заканчивается, а у меня вообще ни черта не вышло.
Артем куда-то запропастился, ему нечего мне сказать, и все сильнее одолевает вопрос: какого лешего я тут делаю?
Кутаюсь в косуху, нашариваю в кармане телефон и некстати вспоминаю ботаника: наверняка уже спит и видит десятый сон. Долго выискиваю с списке сообщество «Времена, нравы и мы» и зачем-то рассматриваю ту самую фотографию — через нее пробиваются несбывшиеся мечты, а издевательская подпись под ней окончательно убеждает: мир ко мне несправедлив. И парень, сияющий на переднем плане, тоже.
Отвожу руку подальше и делаю фото: мангал, люди с бутылками, красное платье, ботинки... но лица не свечу. Вдруг он на самом деле извращенец и любитель всяких непотребств?
Рэп сменяется на медляк. Из ниоткуда появляется Артем — изящно поправляет волосы, болтает с восторженными девчонками, и свет далекого фонаря образует над его головой золотистый нимб.
Застегиваюсь под горло и покидаю скамейку. Нет у него никакого интереса. Было глупо сюда приходить и на что-то рассчитывать.
Лавируя среди разгоряченных парочек, пробираюсь к воротам, но теплая ладонь ложится на поясницу и вынуждает задержаться. Медовые глаза заглядывают в мои, и у меня на миг останавливается сердце.
— Все, я понял, кто ты... — бархатный шепот Артема щекочет ухо, и неведомая сила увлекает в параллельную реальность. — Прости, что не сразу узнал. Обычно ты... немного по-другому выглядишь. Раз уж мы соседи, будем друзьями?
Растерянно моргаю и еле слышно пищу:
— Давай...
— Потанцуем?
— Хорошо...
Огоньки гирлянд расплываются мутными пятнами, звуки музыки сливаются в фоновый шум. Настойчивая рука задает направление: то подталкивает, то отпускает, норовит опуститься ниже, но этого не происходит. Под ногами исчезает опора, мы парим в ночном воздухе.
Я всегда презирала рассказы Алины о многочисленных влюбленностях, а теперь сама вляпалась — и установки быть осторожнее не помогли.
— Что за парфюм? — шелестят у уха его слова, дыхание обжигает шею, но в следующий миг за шиворот заливается что-то ледяное и мерзкое.
Ахнув, прихожу в себя, и реальность распадается на пересвеченные кадры: мангал под крышей, зеленые туи, офигевших одноклассников, пристально наблюдающих за инцидентом, наполовину наполненный пивом стакан в руках идиотки Миланы...
Судя по всему, его остатки прямо сейчас стекают по моей спине.
Артем отшатывается, с плохо скрываемой брезгливостью оглядывает ладони и озирается в поисках полотенца или салфетки. Мне холодно, противно и стыдно настолько, что хочется заорать.
— Споткнулась... — Губы Миланы растягиваются в поганой ухмылочке. — Но парфюм с нотками пива подходит тебе больше, нельма!
Эта тупица бесит до изжоги, ярость выжигает все внутри.
— А ты меняешь парфюм, когда вместо забитой Людки Орловой становишься Миланой?
Артем поднимает голову и прищуривается, и уязвленная «звезда» переходит на ультразвук:
— Вали отсюда, дочка шлюхи! Не приставай к гостям! Не видишь: с тобой никто не желает общаться!
Если бы взглядом можно было испепелить, я бы не задумываясь сделала это, но иголка здравого смысла быстро приводит в чувство. Нужно остановиться, иначе соревнование за внимание самца доведет нас обеих до скотского состояния. Только мне, в отличие от Орловой, оно выйдет боком.
Разворачиваюсь на тяжеленных подошвах и, от души грохнув калиткой, ухожу. Лязг железа и смех одноклассников еще пару минут звенят в ушах, а потом наступает тишина.
Фонари с переменным успехом отгоняют от дороги непроглядный мрак, но он все равно норовит выползти, настигнуть и наброситься со спины. От страха сосет под ложечкой.
В отражении ослепшей витрины давно закрытого универмага вижу себя — жалкую, потрепанную, но не сломленную. Хотя, кого я обманываю?.. Сломленную. Настолько, что иногда избавлением от страданий кажется только смерть.
Смачно харкаю под ноги и рычу, отводя душу:
— Ненавижу! Как же я вас ненавижу, придурки!
Окна в пятиэтажках давно погасли, на улицах безлюдно, лишь моя длинная тень извивается далеко впереди. По ней медленно проезжает красная спортивная тачка и, дребезжа и громыхая басами, тормозит у гаражей, а я охаю: неужто трусливый урод Серега — бывший парень моей сестры — вернулся в город?.. Надо бы позвонить Алине и огорошить ее сенсационной новостью, но я не даю идее хода. Хватит с нее переживаний из-за этого недоумка с раздутым эго.
Прячусь в темноте подворотни и, прижавшись спиной к стене, пережидаю опасность.
Ох, напрасно мама безоговорочно мне доверяет: домой я не приду ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать. Потому что не смогу создать видимость радости и счастья.
Тысячи тонн черного космоса давят на голову: я одна. Совершенно одна... Одиночкам противопоказаны мечты и надежды.
