Ознакомительная версия. Доступно 65 страниц из 325
чувствовали себя все более некомфортно; тогда все принялись подскребать с тарелок остатки сосисок и картошки и допивать последние капли из пивных кружек, словно бы все боялись, что дама вдруг возьмет и завоет как эриния, так что имеет смысл набить животы и быть готовым выйти на холодную улицу и пройти по ней до самого своего дома.
И тут дама заговорила. Она сказала:
— Кто-нибудь здесь способен разгадать эту загадку?
Она это произнесла, но ни на кого не глядела и ни к кому конкретно не обращалась.
— Кто-нибудь здесь знает отгадку? Кто-нибудь здесь способен ее понять? Есть здесь кто-нибудь из местных, что способен сказать это, пусть бы и мне на ухо?
Все это она произнесла, не отрывая глаз от своей тарелки, где сосиска и картошка пребывали практически нетронутыми.
И тут Арчимбольди, который все время, пока сеньора говорила, сидел опустив голову и ел, сказал, не поднимая голоса: они это сделали гостеприимства ради, хозяин имения и его сын предполагали, что супруг дамы проиграет первый забег, и потому решили подыграть бывшему капитану кавалерии во втором и третьем. Тут дама посмотрела ему в глаза и засмеялась и спросила: как же ее супругу удалось выиграть в первом забеге?
— Так как же, как же? — спросила она.
— В последнее мгновение сын хозяина имения, — проговорил Арчимбольди, — который, вне сомнения, ездил верхом лучше супруга дамы, да и конь у него был получше, — одним словом, сын хозяина вдруг почувствовал то, что мы называем состраданием. То есть он, в духе праздника, который они с отцом закатили, решил — да, это мотовство, но пусть гость забирает все, включая победу в забеге, и как-то так вышло, что все поняли: да, так и должно быть, это поняла в том числе и женщина, которая пошла за вами в парк. Не понял только пастушок.
— И все? — спросила дама.
— Для пастушка — нет, не все. Думаю, что, если бы вы пробыли с ним немногим долее, он бы вас убил — и это тоже было бы широким жестом, чистой воды мотовством — вот только не в том смысле, который ему придавали хозяин имения и его сын.
Затем сеньора поднялась, поблагодарила всех за прекрасный вечер и ушла.
— Через несколько минут, — сказал шваб, — я вышел, чтобы проводить Арчимбольди до его пансиона. А когда следующим утром зашел, чтобы проводить на вокзал, его уже не было.
— Какой замечательный человек этот шваб, — сказал Эспиноса.
— Оставьте его мне! Мне тоже такой шваб нужен, — сказал Пеллетье.
— Только не наседайте, не показывайте, что слишком уж заинтересованы, — предостерег Морини.
— Надо бы с этим человеком как с хрустальной вазой обращаться, — добавила Нортон. — В смысле, нежно.
Однако все, что хотел сказать, шваб уже сказал, и, хотя они его и так и эдак умасливали, приглашали на обед в лучший ресторан Амстердама, хвалили его и разговаривали с ним о гостеприимстве и о мотовстве и о судьбе ответственных за культурные мероприятия в крохотных провинциальных мэриях, он больше не сказал ничего интересного; все четверо бережно ловили и записывали каждое его слово, как будто встретили своего пророка Моисея — шваб, кстати, это понял, но не расслабился, а, наоборот, еще больше застеснялся (кстати, ответственному за культуру, пусть и бывшему, подобная стеснительность была бы совершенно не свойственна, так что Эспиноса и Пеллетье еще больше уверились, что шваб — обычный пройдоха), следил за словами, чтобы не сказать лишнего, и был сдержан до такой степени, словно за ним мрачной тенью вставала омерта старого нациста, от которого пахнет волком.
Две недели спустя Эспиноса и Пеллетье взяли несколько дней за свой счет и отправились в Гамбург — хотели встретиться с издателем Арчимбольди. Их принял шеф-редактор — тощий, высокий, с прямой спиной, которая добавляла ему роста, лет примерно шестидесяти; фамилия его была Шнелль, что по-немецки значит «быстро», хотя этот Шнелль был совсем не быстрый, а скорее даже очень медленный. Волосы у него были прямые, темно-каштановые и едва тронутые на висках сединой, так что выглядел он очень молодо. Когда он поднялся, чтобы пожать им руки, и Эспиноса, и Пеллетье разом подумали, что он гомосексуал.
— Этот педик до невозможности похож на угря, — заметил потом, когда они уже гуляли по Гамбургу, Эспиноса.
Пеллетье попенял ему за гомофобное замечание, однако в глубине души был с ним согласен: этот Шнелль действительно походил на угря — рыбу, которая плавает в темной воде над илистым дном.
Естественно, он практически не сумел добавить ничего нового к тому, что они и так уже знали. Шнелль никогда не видел Арчимбольди, суммы, каждый раз бóльшие, чем предыдущие, которые набегали от издания книг и переводов, он переводил на номер счета в швейцарском банке. Каждые два года издательство получало письмо с инструкциями, обратный адрес там был итальянский, хотя в архивах издательства хранились письма с греческими, испанскими и марокканскими марками, но эти письма, с другой стороны, приходили на имя хозяйки издательства, госпожи Бубис, и он, по понятным причинам, их не читал.
— В издательстве осталось только два человека — не считая, естественно, госпожи Бубис, — которые лично знали Бенно фон Арчимбольди, — сказал им Шнелль. — Это глава отдела по связям с прессой и заведующая корректорским отделом. Когда я сюда пришел, Арчимбольди уже давно пропал из виду.
Пеллетье и Эспиноса попросили разрешения поговорить с обеими женщинами. Кабинет ответственной за прессу был полон фотографий, причем не всегда авторов издательства, и растений. О пропавшем авторе она сказала — «хороший он был человек».
— Высокий, очень высокий мужчина, — говорила она. — Когда покойный господин Бубис шел рядом с ним, они походили на «Ти». Или на «Ли».
Эспиноса и Пеллетье вначале не сообразили, о чем речь, и ответственная за прессу нарисовала им на бумажке большую «Л», а за ней «и». Хотя нет, лучше «Ле». Вот так. И на той же бумажке вывела:
Ле.
— «Л» — это Арчимбольди, а «е» — это покойный господин Бубис.
А потом рассмеялась и долго, откинувшись на спинку офисного кресла, смотрела на профессоров и молчала. Потом они поговорили с завом корректорского отдела. Ей было примерно столько же лет, сколько и ее коллеге, однако эта дама явно уступала ей в веселости.
Она сказала: да, действительно, я знала Арчимбольди, но это было так давно, что сейчас не припомнить ни лица, ни манеры держаться, ни какой-нибудь интересной байки. Она не помнила, даже когда в последний раз Арчимбольди заходил в издательство. И еще порекомендовала поговорить с госпожой Бубис, а потом, не попрощавшись, вообще ничего не сказав, переключилась на просмотр гранок, беседы с другими корректорами и звонки по телефону людям,
Ознакомительная версия. Доступно 65 страниц из 325
