котлована были обнаружены дубовые колоды с перевернутыми скелетами, пронизанными осиновыми кольями. Несомненно это были захоронения “колдунов”. Пронизывая трупы “колдунов” осиною, люди надеялись, что те больше никогда не возвратятся.
989 г. О крещении Русы документальных данных не обнаружено. Приходится довольствоваться косвенными свидетельствами, будучи уверенными в том, что главное действо процесса и здесь было тем же, как в Киеве и в Новгороде. С одной лишь поправкою — в последнем это пришлось делать дважды. Второй раз через год при новом митрополите Леоне, прибывшем из Царьграда на смену скончавшемуся в 991 г. Михаилу. Назначенный в Новгород епископом грек Иоаким корсунянин, вместе с воеводами Добрыней (дядей Владимира) и Путятой, преодолев “злую сечу” и “разметание” ц. Преображения, поставленной в первый раз, “сокрушили все же язычество окончательно”.
В летописи читаем о направлении на север группы священников во главе с митрополитом... Итак, теплым летним днем в Русу прибыли “по великому пути — Днепру и Ловати — митрополит Михаил с епископами, присланными из Царьграда, Добрынею и Анастасом корсуняном...”. Далее берем извлечения из описания этого события в Киеве и Новгороде. “Митрополит и священники ходили по городу с проповедью”. С радостью крестились: боярские семьи, дружина (а в Русе к тому же находившаяся на службе киевского князя), купцы, наиболее видные ремесленники. Но “больше оставалось таких, которые не соглашались: одни по привязанности к древней религии, другие по новости и важности дела, третьи — просто колебались как когда-то сам Владимир”.
Немало людей плакали, видя как крещенные гриди ниспровергают идолов, избивая их палками, рассекая на части или сжигая. В ответ на слезы и мольбы о сохранении богов, Добрыня с насмешкою отвечал: “Нечего жалеть тех, которые себя оборонить не могут, какой пользы вам от них ждать?”. Видя это, княжеский наместник (или посадник), “употребил средство посильнее”, как сам Владимир в Киеве. Послал глашатаев повестить по всему городу, чтобы на другой день пополудни все некрещеные шли к реке Полисти за Ужинский перевоз. Это было самое удобное для подобных мероприятий место по левобережью: неглубокое, мало или вовсе незастроенное, с чисто песчаными отмелями.
К 12 часам сошлось множество народа. После вступительной проповеди митрополита, женщин с малыми детьми разместили отдельно. И всем предложили войти в воду, малолетние у берега, младенцы на руках. Взрослые стояли по грудь и по шею. Священники на берегу читали молитвы... Затем всем надели кресты на шею...
За короткое время для новых христиан на одном из островов срубили ц. Спаса Преображения, а через двести лет рушанин Мартирий здесь основал одноименный монастырь. Возможно, церкви предшествовало языческое капище Перуна, как во многих городах. Однако существует предание о расположении оного на правом берегу Полисти за соленым ручьем Войе, что сохранилось в наименовании выросшей здесь д. Перино (Перхино).
Не этим ли событием — крещением объясняется построение на мысу ц. Покрова Божией Матери. С возведением крепости в 1200 г. она стала еще более почитаемой, покровительницей города. Особенно же полюбили ее, когда после шведского разорения начала XVII в. она осталась почти одна и заменила уничтоженный соборный храм Бориса и Глеба, возведенный новгородскими купцами — прасолами... Но постепенно церковь обветшала и на ее месте рушане в 1696 г. построили Воскресенский собор. И наиболее чтимым в нем прихожанами был образ Покрова Божией Матери, вековая древность коего проглядывала в стиле письма.
И именно здесь “в память 900-летия крещения Руси” и Русы рушане поместили икону святого равноапостольного князя Владимира.
Вслед за городом крестилось Околорусье. Обошлось без каких-либо серьезных происшествий. Сельские жители с особым благоговением и почтительностью восприняли новую веру. И с первых дней следовали ее канонам, что подтверждается неопровержимыми свидетельствами, на которые обратил внимание около ста лет назад молодой тогда археолог Н. К. Рерих: “На северной возвышенности Старорусского уезда погребения типа сопок сразу сменились жальничными, без переходных невысоких насыпей... вследствие раннего распространения в этой местности христианства”.
Член-корреспондент АН А. А. Спицын, много внимания уделивший изучению ильменских сопок, также учел этот факт: “...наблюдается крутой и прямой переход от сопок к жальникам, когда в других местах Новгородской земли такие курганы есть и доходят до XII — XIV вв.”.
Это еще один сильнейший аргумент в подтверждение того, что Руса и южное Приильменье находились в особом подчинении у Киева и здесь сильно было великокняжеское влияние. Правда, это еще не значило, что все сразу крепко поверили в новую религию. Пережитки язычества еще долго сохранялись. Так при археологических раскопках на усадьбе феодала-ростовщика Демьяна (пер. Дубровина) выяснилось, что под каждым углом Дома были подложены черепа лошади или коровы. А по одному — двум черепам находят под многими домами.
1015 г.Умер Владимир Святославич, и начались княжеские усобицы, вызванные борьбой за киевский стол, за расширение вотчин. В их орбиту постепенно вовлекалась вся Русь — северная и южная.
Естественными границами Новгородской земли на востоке — с Ростовской или Суздальской землей — служил волок между системой Ильменя и Верхней Волгой, на юге — с Полоцким княжеством — волок с Ловати на Западную Двину. Однако новгородцы владели и частью территории Волжской системы (Торжок, Волок Ламский, Бежецк...). И эти места стали спорными. Одним из аргументов суздальцев было само название Торжок (Торг), говорящее о пограничье, куда издавна сходились для мены жители соседних областей...
Но наиболее тревожной уже в начале следующего столетия оказалась граница с Полоцким княжеством, которое отдал в удел старшему сыну Изяславу Владимир. Сын умер еще при жизни отца, не будучи великим князем. Следовательно, и потомство его должно было ограничиться одной Полоцкою волостью, с чем наследники Изяслава никак не хотели примириться.
1019 г. Зимою Брячислав Изяславич первый раз попытался воспользоваться смутою и отсутствием князя в Новгороде. Но поход не удался: “новгородцы не захотели его”.
1021 г. Полоцкий князь снова попытался овладеть городом на Волхове. Пробирался побережьем Ловати. Летописи молчат о действиях полочан в южном Приильменье, но красноречиво повествуют о их гневе за вторичное неприятие. Из Новгорода уходили отягощенные награбленным и пленными.
Великий князь Ярослав, предупрежденный о замыслах Брячислава, выступил поспешно из Киева. Однако опоздал. Как и первый раз, тот уходил рекой Шелоныо. И все же дядя настиг племянника на реке Судоме близ Порхова. Грабители бросили добычу и бежали.
Несмотря на победу, Ярослав видел, что надобно прибавить полоцкому князю к его волости, иначе Новгород никогда не будет в безопасности с этой стороны. Он дал ему города Витебск и Усвят. Но, как оказалось, этого было мало.
1030 г. Брячислав сделал третью попытку, вторгнувшись
