Он вспомнил, как она стояла, вся дрожа, у его машины, как рассыпалась в извинениях, что вышла на дорогу в неположенном месте, как он вытирал ее слезы платком…
– Что ты здесь делаешь? – процедила она.
Тиа стала другой, и ему потребовалось некоторое время, чтобы это понять. Голос звучал сухо, четко, будто Тиа была рождена для роскоши. Ее внешний вид только подтверждал это. Строгость костюма, прическа, поза и жесты, как она несла себя.
– Мой дядя умер, догадайся, почему я здесь? – ответил он так же сухо.
Анатоль должен быть жестким. Это необходимо.
– Ты хочешь посмотреть его завещание? – спросила она с вызовом.
Он цинично взглянул на нее.
– Зачем? Он наверняка оставил тебе все. Разве не для этого ты за него выходила?
Тиа побледнела:
– Он оставил кое‑что тебе. Я пришлю эти вещи с курьером, как только суд официально утвердит завещание.
Тиа помолчала, собираясь с силами. Затем снова заговорила с высоко поднятой головой:
– Анатоль, зачем ты пришел? Прости, что похороны прошли здесь, а не в Афинах, но Василис хотел, чтобы его похоронили именно здесь. Они с викарием были друзьями и любили цитировать Эсхила. Викарий читал лекции в Оксфорде, и им было о чем поговорить. Им также нравился Пиндар…
Она замолчала. Зачем она говорит ему о древнегреческих писателях? Разве ему это интересно?
Анатоль странно смотрел на нее, как будто ее слова его удивили. Для него не было открытием, что его образованный дядя увлекался классической греческой литературой и обсуждал ее с таким же эрудированным приятелем.
Тиа сделала глубокий вдох и снова вернулась к беспокоящему ее вопросу. Нервы были натянуты до предела.
– Пожалуйста, даже не думай перевозить гроб в Грецию. Он бы этого не хотел…
Анатоль отрицательно покачал головой, как будто такая мысль и не приходила ему в голову, когда он стоял за оградой кладбища и смотрел, как вершится обман века, – женщина горюет у могилы мужчины, который был старше ее на тридцать лет и которого она женила на себе.
– Итак? – спросила Тиа, все еще ожидая объяснений.
Он и сам не знал. Он следовал за инстинктом… решение было принято мгновенно, и вот он здесь. Зачем?
– Я пришел выразить соболезнования, – услышал он собственный голос.
– Что ж, видимо, не мне, – вздохнула она, не столько отвечая ему, сколько признаваясь самой себе.
Анатоль смотрел на нее и не мог наглядеться. Как же она была хороша, ее врожденная миловидность, которая обворожила его и заставила впустить ее в свою жизнь, заматерела и превратилась в истинную красоту.
Способна ли Тиа на самом деле горевать по усопшему мужу?
Маловероятно. Она должна радоваться, что наконец‑то свободна от старика‑мужа и может распоряжаться его деньгами как хочет. Анатоль снова почувствовал укол совести. Он ненавидел то, во что она превратилась, во что он сам ее превратил.
– Анатоль, я прекрасно знаю, что ты обо мне думаешь. Если ты собираешься поливать меня грязью, я выставлю тебя за дверь, так как я не обязана перед тобой отчитываться, как и ты передо мной. Наши пути давно разошлись. Ты сделал свой выбор, я его приняла. У меня не было другого выбора. Ты не можешь винить меня, и я тебя не виню. Твой дядя женился на мне по доброй воле, никто его не заставлял. Если тебе это не по нраву, что ж, это не моя проблема.
Если бы у нее на голове был клубок змей вместо волос, он бы удивился не меньше. Это была не та милая Тиа, которую он помнил, это была злобная гарпия.
Кристин видела, что он в недоумении. Она могла бы рассмеяться ему в лицо, но сейчас ей было не до смеха. Она противостояла ему из последних сил. Хоть смерть Василиса не была внезапной, она до сих пор не могла поверить, что сегодня похоронила его.
– Анатоль, я понятия не имею, зачем ты пришел. Нам нечего больше друг другу сказать. Нечего, понимаешь. – Она закрыла глаза, собрала последние силы и продолжила: – Я верю, что ты скорбишь вместе со всеми, ведь он был тебе как отец.
В горле встал ком. Слезы снова подкатили. Тиа не могла больше говорить. Она хотела лишь одного – чтобы он ушел.
– Что ты собираешься делать с этим домом? – спросил Анатоль цинично. – Наверное, продашь его, чтобы отмыть наследство, полученное нечестным путем?
Почему он говорит с ней в таком дерзком тоне? Тиа сглотнула. Она знала, что он думает о ее браке с Василисом, но чтобы так открыто ее обвинять…
– Я не собираюсь его продавать, – холодно ответила она. – Это мой дом, и он полон хороших воспоминаний.
– Ты должна будешь вести пристойную жизнь, оставшись здесь, – предупреждающе сказал он.
– А то я не знаю, – с нескрываемым сарказмом ответила Тиа.
Глаза Анатоля заблестели.
– Ты молодая женщина и теперь можешь снова крутить романы с мужчинами. Тебе не придется выходить за старика, ты можешь выбрать себе молодого и красивого, даже если у него не будет ни копейки за душой. Я бы предпочел, чтобы ты уехала куда‑нибудь подальше, где могла бы зажигать на вечеринках, заводить романы и держать свое замужнее имя подальше от таблоидов.
Сколько он еще будет ее унижать?
– Анатоль, я в трауре и не собираюсь ходить ни на какие вечеринки и тем более тусоваться с альфонсами. – Она повернулась, распахнула дверь и продолжила: – Пожалуйста, уходи. Нам не о чем разговаривать.
Кристин подчеркнуто ждала, пока Анатоль выйдет в коридор. Анатоль являлся племянником ее мужа и пришел, чтобы выразить соболезнования. Все, включая миссис Хьюз, должны думать именно так и никак иначе.
Анатоль прошел мимо нее к выходу. Ей в нос ударил до боли знакомый аромат его одеколона.
На нее нахлынули воспоминания, настолько явственные, что на долю секунды ей захотелось взять его за руку, прижаться к нему, почувствовать его сильные руки, его твердую грудь, ощутить его поддержку и расплакаться, скорбя по мужу.
Однако этого не могло произойти. Анатоль был так же далек от нее, как небо от земли. Он отверг ее. Ничто не могло заставить их снова быть вместе, ни тогда, ни сейчас, никогда.
«Это последний раз, – решила Кристин, – я больше не должна с ним встречаться, это невыносимо».
Сердце Тиа болело.
Анатоль прошел мимо нее к двери, даже не взглянув на нее. Лицо его было напряженным, непроницаемым, словно выточенным из камня. Тиа уже видела такое выражение его лица в тот самый день в Афинах, который стал для них роковым.
Вдруг на лестнице на второй этаж показался мальчик и звонко прокричал:
– Мама!
Анатоль замер, не веря собственным ушам. Рука его уже была на ручке двери, еще один шаг, и он мог бы навсегда покинуть этот дом. Он повернулся. Будто в замедленной съемке он увидел мальчугана, старающегося как можно скорее сбежать вниз по лестнице, средних лет женщина, явно няня, сжимала его руку, удерживая от слишком быстрого бега. Мальчик устремился к Тиа, она подхватила его на руки, обняла, поцеловала и, поставив на пол, нежно сказала:
