говоришь, — с презрением бросил царь. — Не у всех! Чей мешок?
— Кто его знает, — пробормотал Леонид. — Они все одинаковые.
Голос Клеомена зарокотал под сводами андрона:
— Каждого допроси. Выясни, где и как убил.
— Кимона тоже? — неуверенно протянул Леонид.
Царь пожевал губами.
Потом с сожалением покачал головой:
— Нет, он дипломатический гость. Мне не нужна ссора с Мильтиадом. Просто возьми его с собой на допрос и следи, как он себя поведет. Если заметишь смущение или жалость, скажешь мне. Я с ним сам поговорю…
5
489 г. до н. э.
Афины
Город и в обычные дни пестрел красками.
Неповторимый облик Афин создавался ярко расцвеченными статуями в тимпанах, топленым молоком колонн, мазками закатного багрянца на фронтонах, синевой храмовых ступеней из гимметского камня, голубыми, пурпурными, зелеными одеждами горожан.
С наступлением шестнадцатого боэдромиона — первого дня Великих мистерий в Афинах в уличной сутолоке стали выделяться два цвета — белый и шафрановый.
В белоснежные одежды оделись адепты обеих богинь, готовящиеся принять посвящение. При этом каждый украшал себя так, как считал нужным. Многие довольствовались связкой оливковых веток.
Младшие жрецы — мисты водрузили на голову миртовый венок, а на правую руку и левую ногу повязали пурпурные повязки. В шафрановые одежды обрядились опытные созерцатели божественной царственности — эпоты, а также распорядители мистерии, иерофанты.
Из центральных районов — Скамбониды, Мелите и Кидафенеон — к агоре стекались толпы горожан. Затем участники таинства все вместе направились через Мелит-ские ворота в Фалерон для ритуального омовения в море. Многолюдную торжественную процессию — помпэ сопровождали зеваки и делегации афинских религиозных союзов — фиасов.
Первыми шли глашатаи из рода Кериков — седой старик и высокий молодой мужчина. На их зеленых головных повязках лозы винограда переплетались со стеблями пшеницы.
Оба охрипшими от напряжения голосами по очереди выкрикивали славословия в честь богов — покровителей мистерии: Зевса, Деметры, Персефоны, Гелиоса, Диониса-Иакха. Факелоносцы-дадухи из рода Эвмолпидов вытягивали перед собой пучки горящей щепы, пропитанной благовониями и маслами.
Ароматный дымовой шлейф окутывал жриц-канефор, которые несли корзины с ритуальными предметами для жертвоприношения: длинными тонкими ножами, солью, венками из злаков, сосудами-сфагионами для сбора крови, а также миртовыми и пальмовыми ветвями.
Двое иерофантов вели на шнурах с вплетенными золотыми нитями толстую свинью. Жертву весь последний месяц откармливали желудями священного дуба, росшего перед Элевсинионом — храмом Деметры у подножия Акрополя. Завтра ее заколют в Элевсинионе, а сегодня она должна вместе со жрецами и адептами пройти обряд очищения в волнах Фалерской гавани.
Свисающие с ошейника разноцветные ленты придавали жертве легкомысленный вид. Она недовольно хрюкала, не понимая, куда и зачем ее гонят, лишь время от времени опускала морду, чтобы обнюхать битые черепки вымостки.
Призывно пели авлосы, им вторили лиры — нестройно, но мелодично, кимвалы громким ликующим звоном задавали музыке ритм. Кимон и Эльпиника шли среди сверстников из богатых кварталов Кидафенеона, которые, как и они, готовились впервые приобщиться к таинству мистерии.
Матово отсвечивали браслеты из красного золота. Серебряные колокольчики на ногах звенели в такт шагов. Головные повязки и шарфы из тончайшего косского шелка казались невесомыми.
Молодежь куражилась, отпуская шутки по любому поводу. Парни щипали девушек, развязно хватали их за локти, а те с наигранным возмущением отбивались.
В толпе то и дело раздавались взрывы хохота, притворный визг, ликующие выкрики. Особым успехом пользовались непристойности в честь Ямбы — веселой служанки Деметры.
Самые нетерпеливые и энергичные водили хороводы, взявшись за руки и шкодливо выбрасывая ноги. Когда раздавался призыв к Дионису-Иакху, молодежь дружно скандировала: "Эвоэ!"
Впереди адептов ждали жертвоприношения, инициация, атлетические агоны, перенос обрядовых сосудов в Элевсин, подношение даров статуе Диониса-Иакха, почитание мертвых на могилах Керамика и факельное шествие-лампадодромия по Священной дороге. Но все это должно произойти в оставшиеся дни Великих мистерий. А сегодня главное — участие в помпэ и очищение.
Ойкеты сопровождали процессию, стараясь не отставать от хозяев. Несли перемену одежды и соломенные зонты для защиты от солнца. Помпэ замыкали старики. Они никуда не торопились, в мистериях участвовали много раз, а на лугу очищения им вообще делать нечего — там место для молодых.
За стеной Клеона к процессии присоединились жители пригорода Койле. На отпрысках кузнецов и металлургов одежда была попроще: длинные льняные хитоны, широкополые войлочные шляпы, на ногах — жесткие карбатины вместо изящных крепид. Да и украшения из меди или серебра не добавляли их скромному облику изысканности. В бухте синело море, разноцветной галькой пестрела излучина уходящего вдаль берега. Над гаванью высился лес мачт.
Верховная жрица фиаса в праздничном убранстве была неотразима: ожерелья тонут в глубокой ложбинке на груди, запястья увиты браслетами, на пальцах искрят золотые перстни с самоцветами, спело-миндальный цвет колпака-калафа словно расщепился на зелень тончайшего льняного начельника-стленгиды и красные брызги в карих зрачках. По калафу бежал золотой узор, изображающий битву амазонок с грифонами, по бокам свисали золотые височные подвески.
Раздеться жрице помогли храмовые рабыни-гиеродулы. Она первой вошла в воду. Пышное и гладко выбритое дебелое тело казалось слепленным из воска.
На нее смотрели не как на ипостась богини, а как на земную женщину, еще способную вызывать желание. Она это знала, поэтому шла красуясь — медленно и величаво.
По толпе молодежи прошелестел восхищенный вздох. На землю полетели одежда и обувь. Адепты радостно бросились к воде. Со смехом окунались в прибой, плашмя бросались на спину. Шумно отфыркивались, брызгались. Били по воде ногами, шлепали открытыми ладонями — словно дети. Никто не стеснялся своей наготы. Великие мистерии — это праздник не только плодородия, но также любви, безмятежного веселья, радости.
Потом все направились обратно к берегу. Ойкеты уже ждали хозяев с полотенцами и сухими хитонами в руках. Но молодежь не спешила одеваться.
Гиеродулы разносили гидрии со священным кикеоном из смеси вина, размолотых ячменных зерен и травяных отваров. Тем, кто не позаботился о канфарах, выдавали полые козлиные рога-ритоны.
— Что это? — спросила Эльпиника, улыбаясь.
— Пей, не отравишься, — пошутил Кимон. — Кикеон на Великие мистерии жрецы готовят особенный. Он развязывает язык, расцвечивает мир красками и делает мужчин пылкими, а женщин доступными.
— Хочу сегодня быть доступной, — хихикнула Эльпиника.
Кимон делано нахмурился:
— Только для меня.
— А это мы посмотрим. — Она бросила на брата озорной взгляд.
Оба выпили кикеона. Во рту сразу сделалось вязко, при этом кончик языка схватило горьковатой сладостью. По горлу словно прокатился горячий уголек.
Кимон бросил быстрый взгляд на сестру. Казалось, она проглотила шаровую молнию — на ее лице застыло выражение благоговейного страха, а глаза словно подсветились внутренним пламенем.
Сверстники вокруг испытывали похожие чувства. Глотнув
