Такое явное предпочтение ему польстило: оставив свой грог, он с широкой улыбкой направился ко мне.
— Вот и папаша Олифус, — сказал человек, разыскавший его по просьбе Виттеринга.
Я дал ему флорин.
Увидев, как дорого я его оценил, папаша Олифус стал еще любезнее.
Все это время я рассматривал его с любопытством — он стоил того, — а Биар сделал с него набросок,
Как мне и говорили, это был старый морской волк, от шестидесяти до шестидесяти четырех лет, больше напоминавший тюленя, чем человека: волосы и борода белые, то и другое не больше дюйма длиной, жесткие, будто прутья метлы; круглые влажные светло-голубые глаза; большой рот, в котором сверху торчали два желтых зуба, словно моржовые клыки; кожа цвета красного дерева.
На нем были широкие штаны (когда-то они были синими) и пальто с капюшоном (сохранившиеся кое-где вдоль швов клочья отделки позволяли догадаться об испанском или неаполитанском происхождении его).
Одна щека была, точно флюсом, раздута огромной порцией жевательного табака.
Время от времени из его рта вылетала струя черной слюны, сопровождаемая характерным свистом.
— А, так вы француз, — сказал мне папаша Олифус.
— Откуда вы знаете?
— Ну вот! Стоило объезжать все части света, Азию, Африку и Америку, чтобы я не мог с первого взгляда распознать человека. Француз, француз, француз!
И он затянул:
За родину умрем…[1]
Я сразу же прервал его.
— Не то, папаша Олифус! Совсем не это!
— Почему же?
— Этот припев я уже слышал.
— Что ж, как хотите. Значит, вы хотите попасть в Монникендам?
— Да.
— И вы настаиваете на том, чтобы отвез вас туда именно папаша Олифус, без шуток?
— Да.
— Ну что же! Мы вас туда отвезем и дорого не запросим…
— А почему?
— Потому что у меня есть глаза и я все вижу, а этого достаточно. Вы собираетесь заночевать в Монникендаме?
— Да.
— Так вот — я советую вам остановиться в гостинице «Морской царь».
— Я именно туда и собирался.
— Ее содержит моя дочь Маргарита.
— Мне это известно.
— Ах, так вы это знаете! — сказал папаша Олифус. — Так, значит…
И он погрузился в размышления.
— Папаша Олифус, что, если нам отправиться в путь?
— Да, да, сейчас, — сказал он. Затем, повернувшись ко мне, продолжил: — Я знаю, зачем вы туда едете.
— Знаете?
— Знаю. Вы ученый и хотите заставить меня рассказывать.
— Неужели для вас это так трудно, папаша Олифус, если начало рассказа смочено тафией, середина — ромом, а конец — араком?
— Смотрите-ка! Вы знаете последовательность?
— Ей-Богу, нет! Я случайно угадал.
— Хорошо, мы поговорим, только не при детях, понятно?
— А где дети?
— Вы сейчас их увидите.
И он засвистел, поворачиваясь в разные стороны.
Звук, который издавал папаша Олифус, очень напоминал паровозный свисток.
Я увидел, как с разных сторон после этого сигнала появились пять здоровенных парней и устремились к одной точке.
Этой точкой были Биар, папаша Олифус и я сам.
— Эй, Иоаким! Эй, Фома! Эй, Филипп! Симон и Иуда! Поторопитесь! — крикнул он по-голландски. — Есть заработок для вас и для вашей сестры Маргариты.
Услышав имя Маргариты и тон, каким папаша Олифус обратился к направлявшимся в нашу сторону парням, я приблизительно догадался, о чем речь.
— Так это и есть ваше потомство, папаша Олифус? Мне о нем говорили.
— В Гааге, да? Смотритель музея? Пожалуй, я должен делать скидку этому старому плуту. Да, это мои сыновья, все пятеро.
— Значит, у вас пять сыновей и одна дочь?
— Одна дочь и пять сыновей, из которых двое близнецы: Симон и Иуда; самому старшему двадцать пять лет.
— И все от одной матери? — после некоторого колебания спросил я.
Олифус взглянул на меня.
— Да, от одной матери, в этом я уверен. Не могу сказать этого об… Тише! Идут дети, при них ни слова.
Дети прошли передо мной, поздоровались и недоверчиво взглянули на отца: несомненно, им показалось, что старик уже проболтался.
— Ну-ну, ребята, в лодку! — сказал папаша Олифус. — Покажем этому господину, что мы и не таким судном смогли бы управлять.
Трое молодых людей спустились в лодку, а двое других, оставшихся на берегу, подтягивали ее поближе к причалу.
Мы спрыгнули на корму; туда же довольно легко сошел папаша Олифус. Наконец за нами последовали остальные двое его сыновей, Симон и Иуда, и теперь команда и пассажиры были в полном сборе. Мне показалось, что близнецы никогда не расставались: сейчас они вместе поднимали маленькую мачту, лежавшую на дне лодки; тем временем отец усаживался к рулю, Иоаким отвязывал цепь, а Филипп и Фома, взяв в руки по веслу, выгребали на открытое место среди множества лодок и кораблей, заполнивших порт.
Преодолев все препятствия, мы смогли поднять парус. Ветер был благоприятный, и лодка быстро продвигалась вперед. Через десять минут, обогнув маленький мыс, закрывавший от нас залив, мы оказались в Зёйдер-Зе.
Через полчаса мы прошли между мысом Тидам и островом Маркен.
Олифус коснулся моей руки.
— Поглядите-ка на этот высокий тростник, — сказал он.
— У берега острова? — переспросил я.
— Да.
— Смотрю; что дальше?
— Там я ее и нашел.
— Кого?
— Тише!
В самом деле, Иоаким, заметивший его жест, повернулся в нашу сторону и, непочтительно пожав плечами, бросил на отца укоризненный взгляд.
— Ну, дети, в чем дело? — сказал тот. — Ничего не произошло.
Все молчали.
Через пять минут мы вошли в маленький залив и увидели слева деревню.
Молодые люди все время поглядывали в южную сторону с видом не то чтобы беспокойным, но озабоченным.
— Что с вашими детьми? — спросил я. — Они словно чего-то ждут.
— Да, они ждут чего-то, но предпочли бы этого не дождаться.
