мраморную подставку. — Тебе плохо? Тебя к чему-то принуждают? Хочешь, принесу трибуну, чтобы тебе было за чем стоять и произносить речь?
— Извини, Майя. — Впечатление у Григория было таким, будто на него вылили ведро студеной воды. — У меня еще с детства: отвращение к ренегатам.
— Причисляешь меня к ним? Благодарю!
— Даже в мыслях не хотел обидеть...
— Поблагодарила за вынужденное извинение, — Майя помолчала, сосредоточенно сдвинув бровки. Затем кивнула на чайник, стоявший на мраморной подставке, пододвинула крошечные чашечки, исходившие паром. — Вот тебе и кринка, куда голова не лезет. Попробуй напиток моего приготовления. Сравни с тем, что готовит тебе жена.
— Хвастаешь? — Григорий положил в кофе, густой и черный как деготь, ложечку сахара. — С виду приятный, сейчас определим вкус.
— Не спеши... — Мая полуобернулась, на ощупь нашла рукой дверцу шкафа, открыла ее. Пальчики перебежали от дверцы на полку, нащупали хрустальные рюмки, перенесли на стол. Точно так же, не оглядываясь, взяла из угла шкафчика плоскую бутылку, отвинтила металлическую крышку. Наклонила бутылку над рюмкой. — Знаешь, сколько лет этому напитку? — на молчаливый вопрос Григория ответила, играя бровками. — Неудивительно, неудивительно. Для этого надо быть догадливее и наблюдательнее... Мое совершеннолетие совпало с поездкой в Карпаты. В Береговом отец раздобыл старую, еще со времен цесаря, бутылку. Один знакомый наполнил ее молодым, свежим вином. Возле костра на полонине мы отпили по глотку... — Голос Майи пресекся, она низко наклонилась, на стол посыпались черно-сизые волосы. Резким движением откинула волосы на плечи, с вызовом взглянула на Григория. — По второму глотку мы выпили с бывшим мужем...
— С бывшим? Вы разошлись? Почему?
— Он специалист высокой квалификации. Годами добывал знания, до изнеможения тренировал пальцы, и я проникалась уважением к нему. Но потом... А, ладно, оставим!
— Майя, еще словечко, — мягко настоял Григорий. — Еще одну черточку.
— Все свои усилия он свел к банальной деньге. Обещал в мою честь дворец построить, не хуже, чем у принцессы из Монте-Карло... Я, дура, до сих пор ношу его фамилию. Лень поменять паспорт. Хлопотно...
Григорий зачарованно наблюдал за быстрыми переменами выражения лица Майи. Приподнятые бровки придавали лицу гневливость, пухленькие губки, сжимаясь, делали его сосредоточенным. Расширенные неподвижные глаза, прикипевшие к невидимой на столе точке, навевали задумчивость... Но вдруг вся эта гамма оттенков смешалась, помутнела, и из нее резко проглянула не то дерзость, не то безоглядная решимость.
— Третий глоток... — подняв рюмку, Майя приблизила лицо к Григорию. — Не возражаешь?
— Не знаю, что ты имеешь...
Не дослушав, она просунула руку с рюмкой под его локтем.
— Выпей из моей, а я из твоей, и... Старинный сентиментальный брудершафт... — В ее шепоте проскользнуло осуждение собственной решимости и бесповоротное желание делать весе вопреки вековым нормам.
Напиток был мягким, терпким и хмельным. Еще более пьянящим оказался поцелуй, Майя не прерывала его до тех пор, пока пальцы Григория не скользнули с плеча на ее грудь.
Она осторожно высвободилась из объятий. Грустно усмехнулась:
— Не совсем по-братски...
— Совсем не по-братски... — подхватил Григорий, порываясь обнять ее. — Ты спрашивала: не возражаю ли я... Да, я против... Какая из тебя, к черту, сестренка? Роль благоразумного брата не для меня!
— Пусть так... — Она уклонилась от объятий, попросила: — Не торопись. Не торопи неминуемого... Допей кофе. Разве я впустую хлопотала?
Кончиками пальцев Григорий взялся за ушко чашечки, поднес к губам. Кофе был удивительно вкусным. Что-то непостижимое, загадочное таилось в нем. Он таял на языке, согревал небо и десны. «Что за приправа? Как называется? Где достала? Ну как я выскажу ей все, что воспринимаю и ощущаю? Есть ли всему этому соответствие в средствах общения, в частности в языке? Вернее — в языках... Особенно в научных, формализованных... Разве творцы искусственных языков в состоянии втиснуть в свои конструкции такие понятия естественного языка, как «смысл», «истина», «любовь»! Или — «обаяние», «прелесть», «женственность»... Логика безжалостна, логика неумолима... Замена неясного смысла точным и определенным — вот что логика называет уточненным понятием... — Григорий отставил чашечку, усмехнулся. — Боже мой! До чего я докатился... Здесь, возле этой трепетной женщины...»
— Снова что-то мудрое втемяшилось в озабоченную головушку? — Майя пододвинулась ближе к Григорию, пригладила его прямые и твердые как проволока волосы.
— Мудрое, немудрое... Кто полной мерой оценит наши мудрствования? Мы думаем не только для того, чтобы задать себе лишних хлопот, — распутываем, определяем, утверждаем или опровергаем, заглядывая в бездну неизведанного... Что существует само по себе? Всё — в связи! Во взаимодействии, во взаимной зависимости. Дано от века, а постигать нам... — Григорий привлек к себе за плечи Майю. — Прости меня... Потеря самоконтроля... Мозг протаптывает свои тропки, не спрашивая, хочешь ты этого или нет... Сердце — тоже. Жить действенно — значит иметь правильную и полную информацию. Так сказал Норберт Винер.
Майя молча встала, вышла. Чем-то звякнула на кухне, зашумела вода, выпущенная из крана. Вернувшись, поставила в буфет чайник, баночку с кофе, чашечки.
Все это время Григорий видел ее спину — то расправленную, то согнутую. И кто знает, сколько оттенков чувств можно было подметить или угадать в ее движениях. Обозвав себя остолопом, он подошел к Майе. Нашел время и место для самокопания, совершенно чуждого и непонятного ей!
Взяв за плечи Майю, Григорий почувствовал неожиданное сопротивление.
— Нет, нет, — прошептала она.
На мраморную подставку упала слезинка, влажно заблестела.
— Майя! Ты... Прости меня...
Она резко повернулась, слизывая соленые капельки с губ, тихо сказала:
— Потеряла надежду, что услышу... — Вдруг потянулась всем телом к нему.
Ноги сами понесли их в другую комнату, где стояла кровать, укрытая цветастой накидкой. Что-то нежное и ласковое скрывалось в ее цветах и узорах, с бездумной небрежностью разбросанных по слепяще-белой ткани.
Уже полураздетая, Майя метнулась к столику, принесла наполненные рюмки:
— Пусть теперь... Будет ли еще? Не знаю... Пей! Третий глоток!..
Григорий выпил, щелкнул выключателем. Комнату окутал мрак.
— Где ты был до сих пор? Знал бы ты, как я тебя искала!
— Меня? С чего бы это? Обычный, заурядный человек, по уши погруженный
