Фрэнк Хадли заверил, что его верфи такая задача по плечу. Все же он честно предупредил, что уйдет не менее шести месяцев, если эта работа должна быть выполнена на высоком уровне и без ошибок. Предложенный график отца вполне устраивал. За шесть месяцев он успеет освоить необходимые навыки, чтобы стать компетентным шкипером «Темного эха». Яхта будет готова к началу июля. Судя по морскому альманаху, это время как раз благоприятно для пересечения Атлантики. Впрочем, с моей точки зрения, слова «благоприятный» и «Атлантика» плохо уживаются в одном предложении. А с другой стороны, все в мире относительно. Июль, как ни крути, лучше марта и уж куда более милостив к морякам, нежели, к примеру, октябрь.
Сузанна вернулась домой к обещанному сроку. Она все-все рассказала мне про Бриктоп. И присовокупила то немногое, что было ей ведомо про Сполдинга и его удивительную жизнь на северо-западе Англии. Дело в том, что годом ранее Сузанна немножко занималась теми гостиницами, в которых, по слухам, водились привидения. Она припомнила, что в одной из них останавливался знаменитый Сполдинг. Увы, этот «Палас-отель» в Биркдейле давным-давно снесли, а фильм так и остался в черновых набросках. Я был до того рад видеть Сузанну — к тому же Сполдинг даже в тех крохотных, известных мне деталях казался отвратительной темой для обсуждения, — что немедленно утратил остатки любопытства к его персоне. Отец же, с головой ушедший в тонкости освоения мореходного искусства на фоне распада его последнего по счету брака, напрочь позабыл о данном самому себе обещании привлечь Сузанну к расследованию корней того любопытного названия, «Иерихонской команды». Позднейшие события заставили меня горько пожалеть об этом обстоятельстве, хотя на тот момент его забывчивость выглядела вполне простительной оплошностью.
Как и мой отец, я записался на мореходно-навигационные курсы и, кроме того, вступил в яхт-клуб. На занятия было решено ходить порознь. Достаточно хорошо зная характеры друг друга, мы понимали, что в противном случае наш запланированный вояж потерпит крушение еще на суше. На воде же от нас требовалась бы только взаимная компетентность, не отягощенная воспоминаниями о комических школярских ошибках. Словом, мы договорились посещать курсы по отдельности. Мой яхт-клуб находился в Уитстейбле, где в условиях изменчивой февральской погоды я мог найти вполне безопасное подобие тому, с чем придется столкнуться в океане.
Что Сузанна обо всем этом думала, я, признаться, и понятия не имею. Наверное, она сочла наше с отцом сближение вещью хорошей. И по-видимому, полагала, что шесть месяцев — срок слишком долгий, чтобы начинать нервничать сейчас. Как я подозреваю, Сузанна решила, что на двоих у нас с отцом достанет хотя бы базовых знаний, когда мы наконец поднимемся на борт. «Темное эхо» была гоночной двухмачтовой шхуной, более чем способной преодолеть расстояние между Саутгемптоном и Нью-Йорком за три недели. Ну и следует учитывать, что в наш век спутниковых телефонов и аварийных радиомаяков море было намного более безопасным, чем в «бурные двадцатые» Сполдинга. Сузанна погрузилась в работу над документальным сериалом про Майкла Коллинза и борьбу ирландцев за независимость. А любые сомнения и опасения насчет нашей будущей авантюры она держала при себе.
Возможно, вас интересует, где я нашел время заниматься столь масштабной подготовкой к этой морской прогулке, не говоря уже о деньгах на обучение. Любой не знакомый со мной человек был бы в полном праве предположить, что все объясняется щедрым содержанием, которое выделил отец. Но при этом он погрешил бы против истины. Да, отец всегда был ко мне щедр. Зато я всегда был независим, особливо после внезапной смерти матушки. В обоих университетах, где мне довелось учиться, я подрабатывал на студенческих радиостанциях, организовывая интервью с гостями, автопробеги под сбор пожертвований, конкурсы среди радиослушателей и тому подобное. После выпуска я нашел себе аналогичное место при региональной студии графства Кент, хотя на сей раз у меня был всамделишный оклад. Затем я стал работать на коммерческой радиостудии в Лондоне. Если бы у меня имелся некий карьерный план, то в его верхней строчке, наверное, шла бы должность составителя эфирной сетки для Би-би-си. Мне всегда нравились власть и могущество слова изреченного, и я неизменно предпочитал радиовещание телевизионным передачам, потому как у слушателей появляется больше шансов дать волю воображению в отличие от телевидения, которое не способно воспроизвести тот же эффект, коль скоро опирается именно на картинки и страдает от напастей «мертвого сезона».
Итак, было время, когда я всерьез намеревался когда-нибудь эволюционировать в эдакого лорда Рита[3]XXI столетия. Но вмешалась судьба в образе беседы с одним из коллег по лондонской студии, в ходе которой мы придумали новый формат игрового шоу, и у нас хватило ума его запатентовать. Эта игра произвела фурор в эфире. Формат оказался столь удачен, что мог быть безболезненно внедрен на телевидении. И вот тогда наша игра стала общемировым хитом. Она не принесла мне — даже примерно — того состояния, которое сделал отец в своем бизнесе, но, по крайней мере, появились деньги, которые на пару лет сняли все беспокойство о том, где брать средства на погашение моей квартирной ипотеки.
Я перестал работать в общепринятом смысле два года назад. Если честно, выход, по сути дела, на пенсию в тридцать лет был для меня удручающей перспективой. Однако при этом я питал амбиции в отношении писательской карьеры. За эти два года я сочинил и опубликовал две детские книжки. Продажи оказались скромными, но все же заработали мне толику похвал. Мне нравится писать для загадочных маленьких людей, замок к мыслям которых отомкнуть ох как непросто. С трудом могу себе вообразить более достойное дело для литератора, чем стремление разжечь воображение и фантазию ребенка. Надеюсь, что у нас с Сузанной в не самом отдаленном будущем появятся собственные дети. Хотя постойте-ка. Пожалуй, будет вернее сказать, что на это я надеялся. Именно. «Я надеялся, что у нас с Сузанной…» — далее по тексту. Если быть реалистом, то в текущих обстоятельствах все лучше подавать именно в прошедшем времени. К этой необходимости нас подвело гибельное проклятие Гарри Сполдинга.
У нас у всех имелось лишь туманное представление о несчастливой репутации «Темного эха». Кое-что я слышал от отца, когда он впервые упомянул о своем интересе к этому судну, но, если честно, я не могу в точности вспомнить, что он говорил. В общем когда я к нему пристал (правда, не слишком настойчиво) с этим вопросом, он откинулся в своем клубном кресле и что-то такое сказал насчет суеверных моряков с их приметами, после чего занялся более насущным делом по воскрешению потухшей сигары. Даже Сузанна здесь проявила себя ничуть не более откровенной. Она заявила, что слышала-де об этой яхте в связи с каким-то актом насилия в отношении неких азартных игроков, что имел место в 30-х годах в районе Кубы, но после моих ненавязчивых подталкиваний призналась, что не помнит ни имен, ни национальностей, ни даже названия порта. «А вдруг это и есть проклятие „Темного эха“, — насмешливо добавила она. — Может, оно вызывает амнезию у будущих жертв, чтобы они вновь и вновь попадались ему на удочку». При этих словах Сузанна скорчила злодейскую гримаску и потрясла головой, чтобы ее растрепанные волосы походили на гриву злобного демона. И — как бы дико это ни звучало сейчас — мы оба рассмеялись ее страшной шутке.
