по выражению ее морды, задолбалась ждать, когда на нее обратят внимания. Она проползла еще немного вперед и теперь лежала практически рядом с моими ногами.
— Я без твоих подсказок, Громов, не догадался бы. Естественно, ты — самая поганая кандидатура для воспитания стажёра. Политрук узнает, у него пена изо рта пойдёт. Чему ты можешь научить? Как прокурорских матом по маме и папе обкладывать? Или как комитетчикам подложить бычью голову, купленную на рынке, а потом убеждать их, что это — фанатики дьявольские силы вызывали. Знаем мы тебя…Но, в этом и суть. Тебе будет поручена важная миссия. Сделать так, чтоб этот стажёр сбежал. Чем быстрее, тем лучше. Сам. Понял? Но естественно. Мол, не выдержал реальной работы в милиции. Понял, спрашиваю?
Чего уж тут не понять? Подполковник только что открытым текстом сказал, на тебе, Леха, неопытного дурака, который нам не нужен. Позаботься о том, чтоб этот дурак в ближайшее время мчался в сторону, далёкую от отдела, не оглядываясь. Ну, ок. Это я могу. Прислушался к внутренним ощущениям. Да… Точно могу. Тут даже напрягаться не придется. При желании вполне способен быть редкостным мудаком.
— Принял, Николай Семеныч. Все? Вы, конечно, извините, но время позднее. Да и мне собаку надо покормить.
В трубке повисла пауза. Тяжёлая такая, многозначительная пауза.
— Какую собаку, Громов? — Осторожно поинтересовался подполковник Иванов. — Окстись. Водички там попей. Не знаю… Спать ложись.
Я чуть не ляпнул в ответ, что конечно бы уже лёг, если бы всякие граждане не названивали мне посреди ночи с очень странными разговорами. Но вместо этого ответил:
— Овчарку. Наверное, молодую. Мелкая какая-то…
— Громов, у тебя нет собаки. Иди спать, говорю, а завтра дуй в больницу. Явно «визгун» тебя приложил конкретно. И это…смотри. Давай, чтоб после больницы в отдел. Поговорим.
В трубке что-то стукнуло, выматерилось, видимо Семеныч промахнулся и положил ее мимо аппарата, а потом послышались гудки.
— Что это было? Не знаешь? — Спросил я собаку и даже показал ей телефонную трубку, которую по-прежнему держал в руке.
Вообще, странная история. Оно, конечно, все странно. Однако, если откинуть в сторону мои личные ощущения и проблемы, поведение подполковника выглядит весьма удивительно. Мы виделись в отделе. И он вполне мог и узнать насчёт разговора, и про стажёра сообщить. Однако, позвонил ночью, домой, спустя пару часов после того, как мы с операми вышли из его кабинета.
Единственное мало-мальски подходящее объяснение, что-то произошло за то время, пока мы писали отчеты и ехали в метро. Причем, что-то очень важное. Николай Семеныч нервничал. Это — факт. Хотя пытался свое волнение скрыть.
Я бы, возможно, подумал о странном звонке подполковника еще, но в этот момент открылась дверь спальни. Резко обернулся на звук. Я стоял возле тумбы с телефоном, поэтому комната была за моей спиной. Что еще за хрень? Не квартира, а проходной двор какой-то. Думал, очередная животина вылезет. А Рябушкин, похоже, не знает о своем товарище, то есть обо мне, ни черта.
Однако, на пороге спальни замерла девушка. Она сонно хлопала глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Я от неожиданности где стоял, там и сел. Хорошо, рядом была маленькая табуретка, а то бы на пол приземлился.
— И баба, и щенок… — Вырвалось у меня вслух. — Вот так номер…
Девушка выглядела… никакой. Даже, наверное, страшненькая. Светлые волосы, подозрительно серого цвета, были собраны в пучок. Большие очки в коричневой роговой оправе делали ее лицо каким-то непропорционально маленьким. Как у черепахи из мультика про львёнка. Черт… Я помню сраный мультик, но ни черта не помню про себя…
Еще у незнакомки имелась кофточка на пуговицах, застегнутая до самого подбородка. Она, эта кофта, перекосилась и один ее край завернулся. Юбка, длина у которой ни туда ни сюда, по щиколотку, тоже смотрелась убого. Но самое главное, на девице были обуты кеды странного вида. Такое чувство, будто их сняли со спортсмена-бегуна, который сдох на финише своего последнего марафона. Причем, все предыдущие марафоны он в этих кедах и бежал. Даже интересно, на кой черт ей кеды в квартире? С улицы в них прийти она тоже не могла. Зима, так-то, на дворе.
И вот это не́что, стояло на пороге спальни,( моей как бы спальни), смотрело на меня огромными глазами, которые из-за толстых линз казались ещё больше, и хлопало светлыми, практически незаметными ресницами. Я грешным делом подумал, а не повторился ли у нас сюжет одного старого фильма. Правда, в Ленинград никто не летел, но будет очень смешно, если квартира не моя и я вообще заперся в чужое жилье. Двигался ведь домой по наитию, по привычке.
Когда с операми вышли на станции метро, Рябушкин что-то ляпнул про мою улицу, назвав ее вслух. Я уже в тот момент понял, адрес мне знаком. Вот и отправился наугад, по старым координатам.
— Алексей Григорьевич! — Девушка сорвалась с места и в два прыжка оказалось рядом. — Как я рада! Это такая честь проходить стажировку у Вас. Вы же — известная личность. Мечтать не могла, что попаду именно к Вам.
При этом, она ухватила меня за руку и принялась трясти ее с такой силой, будто где-то в квартире имеется запасная конечность. Если эта оторвётся, поставим новую.
Но самое интересное, собака скакала вокруг нас, словно ненормальная. Она вставала на задние лапы, пытаясь облизать то меня, то незнакомку. Тихо скулила и виляла хвостом так, будто это самый счастливый момент в ее собачьей жизни.
— Привет…мммм… как звать?
Я осторожно вытащил пальцы из потной ладошки девицы. Возникло огромное желание вытереть руку о штаны. Ну, одно хотя бы успокаивает. Квартира все-таки моя.
— Я — Лариса.
— О, Господи… Кто?
— Лариса… — Девчонка, заметив мою реакцию, растерялась. — Ну… Лариса. Сестра Василия. Он меня отправил к Вам. Я же вот… Мне стажировка нужна. А Вы сказали, конечно… И предложили поселиться у Вас, пока с общежитием вопрос не решится. Я ведь только приехала из Ленинграда…
— Все-таки Ленинград… — Многозначительно высказался я, а потом начал стягивать ботинки. Хотелось, если честно, уже раздеться, помыться и лечь спать. Тем более, понятия не имею, кто такой Василий, на черта мне эта Лариса и зачем я вообще предложил ей пожить у себя. А еще по-прежнему оставалась надежда, что проснувшись, не увижу всю эту хреновину, которая меня окружает.
— Ой… Вы из-за Мухтара рассердились. Да? Извините, не предупредила Вас…
Я уже двигался в сторону кухни, когда девица звенящим голосом, в котором слышались слезы, открыла, наконец, загадку появления собаки в моем доме. Значит, Рябушкин был прав. Нет у меня никого. Остановился, обернулся и с удивлением посмотрел на Ларису, сестру Василия. Кто, млять, такой этот Василий…
— Ты что, из Питера… Черт… Из Ленинграда собаку приперла?
— Нет, ну что Вы! — Девица засмеялась и махнула рукой. — Вы же меня на вокзале встретили и ключи отдали. Не помните? А я когда к дому подошла, увидела вот его… Он одинокий сидел. Грустный. Грязный был… Но не бойтесь, я его отмыла! И в ванной убралась. И мы совсем Вам не помешаем.
— Слушай… — Я устало провел ладонью по лицу. — Это очень все странно… И день странный. И ты. И собака. И то, что за пять минут я дважды услышал слово «стажер» от разных людей. Но знаешь что? Давай все до завтра. Хорошо? Лариса, сестра Василия.
Уже неважно, какое число, все равно ерунда продолжается…
Проснулся я от того, что мне в лицо било яркое зимнее солнце. Приоткрыл один глаз. Штора отодвинута в сторону. Хотя я помню хорошо, как задёрнул ее до конца, предполагая, что утром свет может меня разбудить. Хотел выспаться.
А еще почему-то было жарко. Очень жарко. Такое чувство, словно под бок положили батарею. Или грелку.
Я поднял голову и посмотрел направо. Рядом, прижимаясь ко мне всем своим лохматым телом, лежал Мухтар. Прямо на постели и лежал. Для уличного пса, конечно, замашки у него, прямо скажем, барские.
— Отлично…– Я попытался спихнуть эту сволочь, но он недовольно зарычал, открыв один глаз, а потом вообще нагло вытянул лапы и довольно вывалил язык.
— Ну, ясно…пустите водички попить, а то переночевать негде… — Я откинул одеяло и сполз с дивана.
Как выяснилось, от прошлой квартиры остались только планировка и воспоминания. Вместо хорошей кровати с дорогим ортопедическим матрасом теперь вот имелся
