– О чём ты?
– Словно близнецы…Потому мы сошлись с тобой в речах, Луна. Вы схожи с ним.
– О ком ты? Разве был вечер торгов?
– Был.
– Но… – голос дрогнул, – ты не устраивал их, не представлял жён, не показывал послушниц, не обращался ни к кому с предложениями…
– Ты не собиралась уходить? – спросил Ян, словно бы из последних сил хватаясь за удирающий момент.
– Я провожу с тобой всё своё время и знаю о всех твоих планах – никаких торгов не было.
– Ты не собиралась уходить?! – настойчивей повторил мужчина.
– Я покину Монастырь, – ответила безынтересно. – Ты знаешь, Отец. Вслед за супругом, я уйду.
– Вот и всё, – челюсть его скрипнула. Ответа он ожидал иного. Мольбы? Расспросов? Просьбы? – Твоё решение, Луна. Вновь оно.
Грудь раскололась.
– Ты лжёшь, – улыбнулась я.
– Хотелось бы мне лгать.
– Поучаешь? Наказываешь?
– Хотелось бы.
Он не мог так поступить. Ян – эгоист, циник и собственник; а потому принадлежащее ему должно находиться в Монастыре. Никак иначе. Но лицо – поникшее, опечаленное – удручает и заставляет верить. Когда…?
– Можешь ударить, Луна, но позволь этому случиться, позволь это сделать.
И Хозяин Монастыря склонился, замерев перед губами. Я подалась навстречу, но в воздух взмыло животное ржание. Откуда…?
Хозяин Монастыря бегло обернулся на металлические жерди ворот, через которые – то видно – на горизонте вырисовывался диковинный силуэт.
– Не стоило упоминать его имя, – протянул Ян.
– О чём ты? – спросила я. – Кто и чьё имя упоминал?
– Прошу, иди.
– Просишь? – бровь нагловато дрогнула.
– Прошу.
– Этого недостаточно.
– Прошу, Луна, – выдавил Хозяин Монастыря и – неожиданно – рухнул на колени. – Вот. Я прошу тебя: ступай. Ты сломала что-то во мне. Иди. В комнату, в бани, на кухню – куда пожелаешь. Можешь избить охрану, можешь помолиться, можешь извести сестёр…что угодно – только пропади с улицы и не приближайся к кабинету.
– Не понимаю…
– И не должна. Иди. Я не хочу показывать тебя приближающемуся гостю. Прошу, ступай.
Я запомнила этот жест и, погладив мужчину по щеке, ускользнула в здание. Под очередной животный возглас. Кто это был? И стоило ли мне опасаться этого лица ныне?
Однако я послушалась. Вновь. Вновь позволила отцовским речам наставлять и указывать. И то было моим решением. Раз за разом.
Ману перехватила меня на спальном этаже и, витиевато болтая о нарядах послушниц, утащила в собственные покои.
– Кого боится Ян? – перебила я.
– Отец никого не боится, – сердито прыснула женщина: её раздосадовало и упоминание имени, и констатация человеческого чувства.
– Почему он боится за меня?
– Много берёшь на себя, птичка.
– Имею право, основания и возможности, – посмеялась я.
Женщина посмеялась в ответ. И согласилась.
– Дурной гость, – отметила Ману и пригласила сесть за крохотный столик подле окна, затянутого плотными гардинами.
В комнатке было темно; единственным источником света служила лампадка у кровати. Женщина кивнула на адаптацию кухонного гарнитура из нескольких шкафчиков и полок (эти предметы появились недавно) и велела угощаться, несмотря на моё вечное отсутствие аппетита и вицеподобные ключицы. Я обнаружила пастилу (кухарка недавно сушила) и сигареты. Прикусила первое и облаком от второго укутала смуглое лицо. Ману вдохнула во всю силу (грудная клетка едва не распорола корсет) и замурлыкала на старом наречии. Было похоже на похвалу.
– Чем занимаешься? – спросила я в момент, когда в женские руки запала пляшущая ткань, к которой налипли крохотные сверкающие камни.
– Костюмами, – ответила Ману; на пальце вырос напёрсток, в пальцах – игла, меж пальцев – прозрачные нити.
– Планируется Шоу?
Женщина ответила отказом; просто желала порадовать любимец.
– Мне думалось, я твоя любимица, – лукаво улыбнулась и в очередной раз затянулась.
– Была, пока не украла Папочку.
За действие в прошедшем времени мне захотелось уколоть…
– Какого это жить с осознанием, что пуста и никогда не сможешь выносить дитя?
То было больно.
– О, ты знакома с моей биографией. Очаровательно, – не поддалась Ману. – В Монастыре среди кошек завелось несколько крыс? Пора травить…
– Ты не ответила.
– Я не враг, Луна. Мы на одной стороне, – кивнула женщина. – Даже если ощущения обратные. Не кусай ласкающую тебя руку. А если хочешь честного ответа – держи: почти бессмысленно. Но лишь потому, что чувство материнства познать мне довелось. Послушницам же в тяготу не будет.
– Как он убедил тебя отдать ребёнка?
– Укоряешь?
Лёгкие напитались искусственно-сладким ароматом.
– Спрошу иначе: как ты не убедила его оставить?
– По той же причине, по которой вы не можете договориться с ним о дальнейшем сотрудничестве и работе в Монастыре, – поперёк кольнула Мамочка.
Я настояла, что всё предопределено, и отправлюсь вслед за мужем. Ману настояла, что впервой слышит об этом.
– Торгов не было?
– Я бы сказала, птичка. Ты учишься летать и иногда бьёшь меня своим неокрепшим оперением, но ты всё еще моя птичка.
Дверь – после короткого стука – отворилась и в спальню зашла послушница. Она хотела обратиться к Мамочке (покладисто опустила головку), как вдруг заметила меня и, не растерявшись, уважительно поприветствовала тем же жестом. Спинка выгнулась, ножки дрогнули; Ману поучала монастырских кошек здороваться с прибывающими гостями и хозяевами в том числе пресным – как называла сама – реверансом.
Послушница о чём-то заговорила, но ни я, ни Мамочка её не слышали и не слушали; жест – жест обыкновенной послушницы – в адрес такой же послушницы поразил. Ману – глаза её засверкали – возгордилась и напугалась. Как раньше быть уже не могло.
Спустя часы объявился Ян: он растряс своим появлением стены крохотной комнатёнки, окинул взглядом задымлённое пространство, поразил Мамочку замечанием на старом наречии, а затем велел мне следовать за ним.
– Ты просишь или…?
Рука сдавила руку; я нервно отдёрнулась – напрасно: цепкий хват приковал к мрачному силуэту.
– Оставь свои игры, Луна, и следуй за мной.
Ману простилась грустной улыбкой. Послушницы – пока мы рассекали коридор – услужливо склоняли головы и – опосля – прятались в спальнях. Ян захлопнул за нами кабинетную дверь, а ключ – в который раз во время бесед – скормил кубку на столе. Поставил меня по центру комнаты и оглядел. Обошёл, прищурился, вновь обошёл. Оглядел.
