он сказал:
– Ох, давно уже Ю хитрит.
Ведь нет у меня слуг, а он изображает, что слуги есть.
Кого я хочу обмануть? Небо обмануть?!
Разве не лучше мне умереть на руках детей-учеников,
чем принять смерть на руках у слуг?
К тому же, пусть не устроили бы мне пышных похорон,
разве был бы я брошен на дороге?
IX, 13
Цзы Гун сказал:
– Вот тут прекрасная драгоценная яшма.
Запереть ли в шкатулку и спрятать?
Или запросить хорошую цену и продать?
Учитель воскликнул:
– Продать! Продать! Я жду ценителя!
IX, 14
Учитель хотел поселится в стране Девяти варваров.
Некто заметил:
– К чему это? Ведь они же невежественны.
Учитель ответил:
– Там, где поселяется благородный муж,
разве есть место невежеству!
IX, 15
Учитель сказал:
– После того как я из Вэй возвратился в Лу,
музыка была выправлена,
а «Оды» и «Гимны»[94] обрели свои места.
IX, 16
Учитель сказал:
– Вне дома служить князю и сановникам,
дома служить отцу и старшим братьям,
в траурных церемониях не сметь не быть усердным,
крепко не напиваться – что есть во мне из этого?
IX, 17
Стоя над рекой, Учитель сказал:
– Всё утекает, как эта вода,
не останавливается ни днём, ни ночью.
IX, 18
Учитель сказал:
– Я не встречал ещё такого,
кто любил бы добродетель так же,
как любят чувственные наслаждения.
IX, 19
Учитель сказал:
– С одной стороны, например, я насыпаю горку
и не досыпал всего лишь плетушку земли.
Это остановка, то есть это моя остановка.
С другой стороны, например, я засыпаю яму
и высыпал всего лишь плетушку земли.
Это продвижение, то есть это моё продвижение.
IX, 20
Учитель сказал:
– Это Хуэй, с кем при беседе не соскучишься!
IX, 21
Учитель сказал об Янь Юане:
– Скорблю!
Я видел, как он продвигался вперёд,
но не видел, чтобы он стоял на месте.
IX, 22
Учитель сказал:
– Бывает, пробивается росток, но не цветёт.
Бывает, он цветёт, но не приносит плода.
IX, 23
Учитель сказал:
– Рождённых после нас неплохо бы уважить.
Как знать, не будут ли они не хуже нас?
А вот кто ныне в сорок-пятьдесят в безвестности остался,
тому уж уваженья не сыскать.
IX, 24
Учитель сказал:
– А можно ли не следовать тому,
что говорится в образцовой речи?
Суть в том, чтобы исправиться по ней.
А можно ли не соглашаться с тем,
что говорится с лаской в наставленье?
Суть в том, чтоб вникнуть глубоко в него.
А с тем, кто, соглашаясь, не вникает,
кто, следуя, не вносит изменений,
какой резон мне заниматься!
IX, 25
Учитель дал наказ:
– Хозяином ставь преданность и веру.
Тебя кто не достоин – не водись.
Ошибку допустил – не бойся и умей исправить.
IX, 26
Учитель сказал:
– Княжеское войско можно оставить
без главнокомандующего,
простолюдина невозможно отрешить от желаний.
IX, 27
Учитель сказал:
– Одет в рваный халат, подбитый сбившейся пенькой,
стоит с теми, кто одет в шубах на лисах и енотах,
и не стыдится,
да это ли не Ю (Цзы Лу)?!
«Не завистливый, не алчный,
Разве мог творить он недобро?»[95] —
Цзы Лу постоянно декламировал эти стихи.
Учитель заметил:
– Достаточен ли этот путь, чтоб сотворить добро?
IX, 28
Учитель сказал:
– Только с наступлением холодов узнаёшь,
что сосна и кипарис последними теряют свой убор.
IX, 29
Учитель сказал:
– Знающий не сомневается.
Человеколюбивый не печалится.
Храбрый не боится.
IX, 30
Учитель сказал:
– С кем можно вместе учиться, ещё не тот,
с кем можно вместе идти по пути.
С кем можно вместе идти по пути, ещё не тот,
с кем можно вместе утвердиться.
С кем можно вместе утвердиться, ещё не тот,
с кем можно власть делить.
IX, 31
«Цветущие груши колышут ветвями,
Не о тебе ли все думы мои?
Да только далёко, далёко твой дом»[96].
Учитель сказал:
– Если не будешь вспоминать о доме,
не будет и «далёко».
Глава X. «В своей родной деревне…»
X, 1
В своей родной деревне Конфуций выглядел
необычайно робким,
казался неспособным говорить.
В Храме Предков и во дворце, наоборот,
мог искусно говорить,
однако относился к этому с надлежащей строгостью.
X, 2
В ожидании аудиенции в разговоре с низшими чинами
был твёрд.
В разговоре с высшими сановниками
был почтительным.
В присутствии государя
был особенно почтительным и сохранял достоинство.
Х, 3
Когда государь призывал его и повелевал
принять посланников,
как будто менялся в лице,
а ноги как будто подкашивались.
Когда он в приветствии со сложением рук
раскланивался со стоящими слева и справа,
платье спереди и сзади не топорщилось.
Когда шёл вперед, то словно летел на крыльях.
Когда гости уходили, обязательно докладывал:
– Визит гостей окончен!
X, 4
Когда входил в двери княжеского дома,
наклонялся так, как будто в них не помещался.
В дверях не останавливался и на порог не наступал.
Подойдя к княжескому престолу,
как бы менялся в лице, ноги словно подкашивались
и слов ему как будто не хватало.
Подобрав полы платья, он поднимался в зал,
почтительно кланялся и затаивал дыхание,
как будто вовсе не дышал.
При выходе, когда спускался на ступеньку,
напряжение спадало с лица,
и оно принимало радостное выражение.
Сойдя вниз, устремлялся вперёд, словно на крыльях,
и с благоговейным видом возвращался к себе.
X, 5
Держа нефритовый скипетр князя,
сгибался так, как будто было не по силам.
Он поднимал скипетр,
словно в приветственном жесте со складыванием рук,
и опускал его, словно готовясь передать.
Выражение лица его менялось и как бы трепетало,
ступал он осторожно, мелкими шажками
как по намеченной черте.
В торжественной обстановке при поднесении подарков
лицо светилось радостью,
при частных встречах он выглядел дружелюбным.
X, 6
Благородный муж (Конфуций) не оторачивал воротник
тёмно-красной и коричневой тканью,
не использовал красной и фиолетовой тканей
для домашнего платья.
В жару носил простую одежду без подкладки
и непременно поверх и навыпуск.
В холод надевал или чёрное платье и овчинный тулуп,
или белое платье и пыжиковую шубу,
или жёлтое платье и лисью шубу.
Повседневная одежда была длинной
с укороченным правым рукавом.
Конечно, имел одежду и для сна длиной в полтора его роста.
Для сиденья подстилал пушистые лисьи и енотовые шкуры.
Когда оканчивался траур, весь пояс украшал подвесками.
Если это была не парадная юбка, непременно укорачивал её.
При участии в поминальных церемониях
не надевал овчину и чёрную шапку.
В первый день месяца непременно шёл во дворец