— Ну вот видите, так или иначе мы составим друг другу компанию. Правда, я согласна, что в парках Довиля это было бы во сто крат приятнее, чем на севере Канады. Зато вот мсье Ренуа считает, что…
— Я считаю, что тебе полезно освежиться! — ворчливо раздалось с соседнего ряда.
Эвелин подпрыгнула: он все слышал! А наушники были только для виду. Наверное, еще и подглядывает из-под прикрытых век!
— Бернар, тебя не учили, что подслушивать стыдно, а заявлять об этом — тем более нетактично? — сказала она.
— Почему-то не учили, — отозвался он и только после этого открыл глаза. — Уф. Странно на меня действуют самолеты. Сколько себя помню, всегда хочется закрыть глаза, заткнуть уши.
— А под сиденье залезть не хочется? — зло рассмеялась Эвелин. — Может, ты просто боишься летать?
— Нет. Я боюсь смотреть на лица других, кто боится летать.
— О.
— Что? — засмеялся он. — Не ожидала?
— Бернар, за год работы с тобой я привыкла всего ожидать, как на войне. — Эвелин отвернулась к окну. Этот вездесущий нахал конечно же почуял соперника и теперь будет из кожи вон лезть, чтобы доказать Шарлю, что у него и Эвелин не просто отношения «шеф — подчиненный».
— И все-таки самое неожиданное я всегда оставляю про запас. Так что не расслабляйся, дорогая.
Эвелин немного подумала. Пытаться доказать обратное будет смешно: тогда Шарль и правда подумает, что между ней и Бернаром более нежные отношения и она зачем-то пытается их скрыть. Эвелин улыбнулась:
— Не сомневаюсь в твоем коварстве, дорогой. Но и я всегда держу в рукаве пару-тройку крапленых тузов. Или пистолетов.
Шарль вертел головой, переводя веселый взгляд с Эвелин на Бернара и обратно, и, судя по выражению лица, получал огромное удовольствие от их диалога.
— Коллеги, я смотрю, вы просто обожаете друг друга!
— Особенно на лоне дикой природы, — добавил Бернар, многозначительно подняв указательный палец. — Это очень освежает голову. И чувства.
— Но тут главное не перегнуть палку. Если очень часто освежать голову и чувства, холодным ветром может снести крышу, — заметил Шарль. — По крайней мере у одного — точно.
Эвелин опустила глаза и торжествующе улыбнулась в высокий воротник свитера: Шарль оказался гораздо умнее, чем она ожидала!
— Я надеюсь, погода там будет безветренная, — пробормотал Бернар, снова закрывая глаза и на этот раз действительно включив наушники.
Эвелин, улыбаясь, повернулась к окну:
— Спасибо, Шарль.
— За что?
— За то, что отправили в нокаут моего зануду-начальника.
— А мне кажется, вы с ним ладите. Он хороший малый, просто…
— Просто зануда.
— Просто хочет вам доказать, что без его участия земной шар вертелся бы намного медленнее.
— А при чем здесь я? Почему именно мне?
— Должно быть, вы его «целевая аудитория».
Шаль улыбался. Он — умница! — подумала Эвелин с тоской и обожанием. Нет, она, конечно, тоже красива, и вместе они могли бы стать чудесной парой… Но разве это возможно, когда на этого мужчину охотится несколько десятков особей женского пола?
— Однако мы с вами отвлеклись и не разобрались в двух вопросах, — продолжил он весело.
— Каких же?
— Зачем вы согласились на эту экспедицию и… и… — Шарль явно не знал, что сказать еще.
— И?
— И куда мы с вами пойдем сегодня вечером изображать прогулки под цветущими каштанами Довиля.
Эвелин задохнулась: вот так просто! Не успели еще толком познакомиться — а он уже назначает свидание. Как ловко! Ну конечно, вряд ли он привык, что ему отказывают…
— А если будет ночь?
— О. Ночь — это особый разговор. — Он с глубокой иронией смотрел на нее.
— Да я не об этом! — испугалась Эвелин и густо покраснела. — Я про то, что самолет прилетает ночью. Потом нас повезут на базу. Потом…
— Ну хорошо, значит, мы будем изображать прогулки по ночному Довилю. Или утреннему?
Она пристыженно улыбнулась:
— Я не настолько хорошо знаю местные климатические условия, чтобы с точностью сказать, что и где мы будем изображать.
— А зачем изображать? Я люблю все подлинное: прогулки, поцелуи, вечера и ночи…
Глаза Шарля подернулись поволокой, и в эту секунду Эвелин поняла, что пропала окончательно.
Она не ошиблась: на базу их привезли лишь на рассвете. Эвелин вышла из машины, подняла голову вверх и осталась стоять как вкопанная.
Края облаков над темно-синей землей в считаные секунды осветились перламутровым карамельным светом. И небо прямо на глазах стало преображаться из серого — в непередаваемо голубое. А дальше, на самом изломе горизонта, в разные стороны расходились золотистые лучи солнца.
Эвелин почувствовала сильнейший восторг и упоение. Издав то ли вздох, то ли всхлип, она набрала полную грудь воздуха и замерла, глядя на солнце.
Чуть поодаль стоял и внимательно наблюдал за ней Бернар. Он не смел мешать ее восторгу: помнил, что испытал сам, когда впервые увидел это.
Остальные тоже молчали, отдавая должное этому торжественному моменту, словно его обязательно полагалось пережить в назначенный отрезок времени, как регистрацию в аэропорту, как дань неписаному местному ритуалу.
Когда солнце полноценно осветило все вокруг, Эвелин увидела, что неровная линия горизонта, которую она приняла в темноте за осколки скалы или большой город вдалеке — не что иное, как верхушки островерхих елей на ближайшем холме. Вообще, тут все было в деревьях: всюду — изумрудная яркая зелень, словно летом. И тем более неуместным казался снег, лежащий под ногами.
— Весной всегда так, — услышала она у себя за спиной голос Бернара. — Снег, холод, а деревья уже чувствуют приближение тепла, и хвоя становится ярче.
— Господи… Как же здорово!!! — только и смогла прошептать Эвелин, не отрывая глаз от неба и гор.
— Ну вот. А ты отказывалась.
Он невыносим!
— Бернар, не надо, опять ты…
Но Бернар уже поспешно шел за водителем автобуса, а вместо него как по мановению волшебной палочки за спиной Эвелин вырос Шарль. Эвелин увидела его и снова подумала, что этот мужчина — самый красивый на свете. А его усталый взгляд сейчас казался каким-то домашним. Здорово было бы сейчас вот так запросто пойти с ним вместе спать. Именно спать после тяжелой дороги. А потом…
— Ну как вам здешние виды? Лучше наших довильских? — Он многозначительно улыбался.
Видимо, не только Бернару нравился ее искренний восторг. Она почувствовала себя маленькой девочкой, которую опекают два старших брата. Только один из них — всего лишь брат, а другой… а другой все-таки — мужчина.
