Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
– Очень хорошо. Очень счастливый, – почему-то спопугайничал он.
Он хотел сказать ей обо всем. А вместо этого продолжал твердить «Очень хорошо. Очень счастливый», крепко обнимая ее прямо в дверях, а она смеялась и плакала.
– Тебе нравится? – так он понял ее вопрос однажды за ужином, когда, вытирая глаза и нос, с удовольствием ел обжигающий острый суп, который она называла «та ка пау» – рис, мясо, овощи и побеги бамбука.
– Вкусно! – прогудел он.
Вкусно. Ну в точности бирманский ребенок, сражающийся с непривычностью кухни каренов, в которой ему очень нравилось малое количество масла и акцент на свежих овощах, горьких и кислых вкусах (не говоря уже о чили!), а он хотел бы восхвалять ее в длинных цветистых фразах. Вкусно. Как же он ненавидел в такие моменты себя, жрущего молча и с дурацкой улыбкой. Словно компенсируя недостаток слов и похвал, она придвинула маленький горшочек с ферментированным рыбным соусом (который она называла нья у, а он неуклюже продолжал называть нгапе, как называлась такая же – хотя и значительно менее соленая – бирманская приправа). Вместо того чтобы положить себе острой приправы, он взял Кхин за руку, почувствовав себя вдруг ужасно одиноко и тревожась, что задел ее чувства. Мы справимся с этим, должен был сообщить его твердый добрый взгляд.
Но так ли это? Их бестолковые беседы оставляли во рту привкус разочарования. Нет, он не был разочарован ею. Его все еще завораживала ее таинственная красота, а его восхищение ее талантом в обустройстве их нового дома росло с каждой неделей. На то жалованье, что он отдавал ей, она купила еще немного красивой мебели, окончательно обставив квартиру, заполнила одеждой их гардеробы и даже умудрилась нанять соседку для помощи в уборке. Она великолепно готовила и шила и была поистине одаренной сиделкой (однажды, когда он вернулся с дежурства в отвратительном состоянии, отравившись тухлой рыбой, она провела всю ночь рядом с ним, смачивая губы, вынося горшок и не реагируя на его попытки отослать ее, потому что ему было стыдно). Словом, она оказалась куда более умелой и разумной, чем он ожидал. Но, глядя в ее ласково-проницательные глаза, он частенько чувствовал, что существует пространство, куда ему никогда не будет доступа, потому что она каренка, а он никогда не сможет стать кареном.
Его начали тревожить тайны, которые она хранила, – например, что произошло с ее отцом, попавшим в лапы к бирманским дакойтам, и почему мать и сестра смотрели на нее с таким упреком. Или был ли у нее сексуальный опыт до того, как они впервые легли как муж и жена? Ее самозабвенная страсть каждую ночь, так резко контрастировавшая с ее застенчивой безмятежностью днем, одновременно питала и смущала спокойствие его духа. Вдали от нее, на дежурстве, он живо представлял ее обнаженной и ублажающей какого-нибудь бывшего любовника из каренов. И в то же время он все тоньше осознавал различия между своими подчиненными бирманцами и каренами: первые легко приходили в ярость, если к ним относились свысока, в то время как вторые предпочитали затаиться – даже если к ним относились с гораздо бо́льшим пренебрежением, чем к первым.
Бенни никогда прежде не рассматривал ни мир, ни свою жизнь сквозь призму расовых различий – возможно, это было его привилегией как «белого» (хотя и с оливковым оттенком) гражданина Британской Индии. Он не вспомнил о расовом вопросе, когда внезапно решил жениться на Кхин, – единственное, что его смущало, так это непонимание, насколько карены отличаются от прочих народностей Бирмы. Если уж быть до конца честным с собой, он осознал, что с самого начала не признавал существования расовой проблемы. Национальная идентичность его еврейских тетушек отдавала самодовольством, чувством превосходства – не меньше, чем претензии Даксворта на английскость его происхождения отдавали ненавистью к себе. Но сейчас Бенни чувствовал себя загнанным в угол расовыми проблемами. Это специфическая черта каренов – задумчивое спокойствие Кхин, которое иногда кажется ему заторможенностью? Ее научили никогда не навязываться, не смотреть в глаза, складывать руки на груди во время беседы, опускать голову, проходя на улице мимо людей другой нации? Он не был полностью уверен, что ее вечные отказы на его предложения купить ей какой-нибудь пустяк (кофе, безделушку у лоточника) не есть на самом деле форма скромного согласия, принятая у каренов. Точно так же он не был уверен, что огорченные взгляды, которые она бросала на него, если он просил о чем-то напрямую (скажем, чтобы она клала чуть меньше чили в его обеденное карри), не были по сути упреком. Она явно сдерживалась, чтобы не делать замечаний, когда он вел себя, по ее мнению, неприлично (слишком громко топал, например, или хлопал дверью). А когда он пару раз все же сорвался (в основном, потому что был сыт по горло необходимостью вечно угадывать ее мысли), она как будто готова была немедленно уйти.
Но со всей очевидностью, однозначностью было ясно, что она прилагает неимоверные усилия, чтобы ненароком не обидеть, и ожидала от него, своего мужа, того же. И не начни он понимать, что значит быть объектом обиды, он наверняка попытался бы изменить ее.
– Оставь их, прошу, – взмолилась она однажды, когда они вместе прогуливались по Стрэнду и кучка малявок принялась выкрикивать гадости о ее «уродливой каренской» одежде (из-за внезапной жары она надела привычную ей тунику вместо приталенной бирманской блузы на пуговицах, которые полюбила после переезда в город).
Игнорируя ее мольбу, Бенни подскочил к соплякам, ухватил одного за рукав и спросил по-английски, полагая тем самым поставить парня на место:
– Ты соображаешь, что делаешь?
Но, разумеется, один только Бенни и был потрясен тем, как относятся к его жене.
Меж тем шел 1940 год, Кхин расцветала в беременности, а ощущение, что он ничего не знает о жене и ее народе, кажется, стало для Бенни частью общебирманских проблем. В связи с арестом Аун Сана за попытку заговора с целью свержения правительства бирманские элиты и широкие массы, возглавляемые этим de facto вождем, пытались использовать разразившуюся войну для достижения своих целей – посредством демонстраций, беспорядков и забастовок. Так что проблемы Бенни и Кхин, похоже, следовало рассматривать в масштабе проблем мировых – захвата Японией китайского Нанкина, нападения Советов на Финляндию, потопления британского эсминца немецкой подлодкой. Кхин, правда, чувствовала себя вполне уверенно в коконе семейных отношений и привычной роли меньшинства – точно так же, как британцы не испытывали сомнений, веселясь в рангунских клубах, убежденные, что их оплот Сингапур – «самый важный стратегический пункт Британской империи» – в безопасности, а у японцев из вооружений только флот из лодок-сампанов и самолетиков из рисовой бумаги. Но Бенни был напуган, напуган стольким, что и сосчитать не мог. И, даже не признаваясь самому себе, он начал готовиться к бою.
В нашей аннексии Верхней Бирмы было так много плачевного, недопустимого, прискорбного и достойного сожаления, что любые положительные примеры должны получить полное признание. И одно из самых выдающихся явлений – это исключительная лояльность Британской Короне маленького народа каренов. Эта народность здесь практически неизвестна, их часто неверно понимают и представляют в ложном свете даже в Индии; но они обладают столь специфическими особенностями и порождают столько разнообразных толков, что мы решили изложить ряд фактов о них нашим заинтересованным читателям…
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
