Как только хозяин дома произнес название города, его глаза как-то фанатически сверкнули.
— Ну да, — Лолли попробовала еду и теперь уплетала угощение за обе щеки, не в силах остановится.
— Думаю, будет полезно рассказать вам, что здесь к чему?
Ромио загремел философами в кармане.
— Что вы делаете? — поднял брови Ш’Мяк.
— Хочу заплатить вам за экскурсию по городу…
— Зачем?..
— Ну, когда Денвер водил меня по Златногорску…
— Денвер — отдельный подвид, — ухмыльнулась работница Борделя, легонько пихая дважды «неместного» в бок.
— Мне вовсе не надо платить за это! — во время разговора слегка пухлые руки Ш’Мяка жили отдельной жизнью. — Тем более, я не собирался устраивать экскурсию. Просто хочу рассказать вам, что к чему.
Инфион понял, что начал заслушиваться словами хозяина дома, но чего-то ему не хватало, словно говорящий был не до конца раскрывшемся бутоном. Нет, вовсе не врал и не недоговаривал — просто не мог выжать из себя все, что хотел. Ш’Мяк мог бы плеваться энергией, как очень фантастические ящерицы кислотой. Только вот тот, к своему сожалению, делал это как кот — постоянно проглатывал эту энергию, а потом срыгивал в виде неприятных комочков.
— Мы же в Сердце Мира, да? — уточнил Инфион. Волшебник был уверен в своей правоте, но на всякий случай решил уточнить этот вопрос — в последнее время вокруг происходило черт знает что, и хвост мог стать усами, а усы — хвостом. Даже если изначально ни усов, ни хвоста у вас не было.
— Да! Это, думаю, вполне очевидно, — улыбнулся хозяин дома.
— Да я так, решил поинтересоваться, — работник Бурта положил в рот предложенный завтрак, и тот скользнул прямиком в наипустейший желудок, который уже готов был стать каннибалом. Живот довольно заурчал.
— Так вот, начну с главного. Вы наверняка видели огромную башню, когда подплывали к городу. Это, простите за тавтологию, сердце сердца. В общем, центр города, где находится Правительство, о котором вы и так знаете. Оно у нас, благо, общее. Если захотите попасть внутрь башни Правительства, так, оглядеться — не получится, ну, по понятным причинам. Кстати, интересный факт — Философский Камень, о котором вы, наверное, знаете все, располагается именно там! И как раз там создаются золотые философы. И да, еще важно знать, что драконы на крышах — ненастоящие!
— Это мы уже ночью поняли, — прервал говорящего Инфион.
— А старик Фуст был бы доволен, если бы попал сюда, — с задумчивым видом сказал Ромио.
— О да, — подтвердил волшебник, — и уж точно попытался бы пробраться к Философскому Камню, ну и выкрасть его, конечно.
— А попутно он бы обругал правительство. Многократно, — рассмеялась Лолли, делая глоток чая.
— Вы что, знакомы с ФУСТОМ?! — глаза Ш’Мяка вдруг стали занимать добрую половину лица, а рот открылся настолько широко, насколько это было возможно.
От такой реакции опешил даже романтик.
— Нууу, да… Его все в Златногорске знают, — протянул работник Бурта. — Я даже как-то убирался у него дома…
— Ого, ого, ого! — хозяин дома запорхал руками, как колибри крылышками, и решил выпустить всю энергию наружу. — И какой он?
— Ну, самый обычный Фуст. Даже не знаю, как его описать.
— Секунду! — Ш’Мяк закопошился, и внезапно полез в темно-синий саквояж, который все это время стоял у него в ногах. Хозяин инновационного хостела резко открыл свое сокровище, пошуршал внутри, извлек какую-то трубку и моментально захлопнул саквояж, словно опасаясь того, что кто-то заглянет внутрь.
Ш’Мяк развернул трубку. Ей оказался плакат с немного карикатурным изображением создателя Философского Камня.
— Это что, плакат с Фустом? — Лолли была готова залиться смехом, но пока держала себя в руках.
— Да! — мужчина слегка раскраснелся. — Я очень большой его фанат! Господин Фуст — мой кумир!
— Ну, в принципе, так он и выглядит. Только гордости, ну и еще самовлюбленности должно быть намного больше — но на плакате этого не передать.
— Надеюсь, когда-нибудь я встречу его лично, — с упоением произнес Ш’Мяк, скрутил изображение и спрятал его обратно. Инфион посмотрел на синий саквояж в ногах хозяина дома, но ничего не успел увидеть — лишь лучики света успели залететь в пасть сумки.
Лучики проникали всюду, где находили какие-либо щели, и башня в центре Сердца Мира не была исключением. К тому же, никто не отменял наличие окон. Лучи залетали внутрь, а потом… потом они начинали преломляться, метаться из стороны в сторону, не находя выхода обратно.
Сотни золотых философов падали в огромной стеклянной трубе, продолжая свою песню. Здесь она звучала сильнее всего, будто-то кто-то выкрутил колонки на максимальную громкость. Они падали, ударялись друг о друга, сталкивались со светом, пели, но самое главное…
Они рождались.
Где-то там, еще выше, в гигантскую стеклянную трубу падали аккуратные камни — отшлифованные и гладкие. Они летели вниз, навстречу своей судьбе, и в конце концов пролетали мимо философского камня, что находился в центре этой трубы. Он мерцал, как что-то неземное, и дарил жизнь новым философам.
Камни проносились мимо Алхимического Чуда, обращались в золото и начинали петь. Мелодия их, неслышимая никому, разносилась по городу. Но вот только она была лишена некого смысла. Песня заполняла все вокруг и проникала даже в те месте, где во время царствования утреннего света томилась тишина…
Там стояли лишь ящики.
Днем это место пустовало, потому что они боялись, что их заметят. Вода вокруг журчала, и лишь изредка слышался писк малочисленных крыс (санитария — залог успеха). Даже голем словно дремал в углу, не издавая ни звука.
Но скоро, все изменится. Скоро день будет их временем не только в этом месте, проклятом театре теней, полном приглушенных звуков и журчания относительно зловонных течений, но и на улицах.
По крайней мере, они в это свято верили. И на то была своя причина. Причина эта блестела страшно-рубиновым цветом в приоткрытых ящиках.
Порт, совсем не похожий на Златногрский — вовсе не такой шумный и насыщенный, стеклышком искрился в ранних утренних лучах. Чайки проносились где-то над морем, даже не думая залетать в город — видимо, здешние птицы были не такими наглыми.
Зато на набережную уселся ворон. Черная птица, похожая на шахматную фигуру, замерла на месте, лишь иногда бегая глазками, которые сливались с оперением. Ворон с интересом наблюдал за тем, что происходит вокруг, словно наслаждаясь действом — обычно он видел вещи куда хуже, чем сейчас.
А потом послышался глухой звук, и чья-то нога ударилась о причал. Птица, подчинившись воле инстинкта самосохранения, вспорхнула вверх и скрылась. Если бы она знала, чья нога ступила на портовые доски, то упорхала бы еще быстрее, или вообще научилась бы телепортироваться.
