— Времени на твои истерики нет, — сразу перешел он к делу и полностью оставил светский, насмешливый тон. — Спектакль и так задержался на пятнадцать минут. Нервничают люди.
— Спектакль? — непонимающе спросила я. — Почему задержался? А Губанова, а Вероника?
— Танцевать будешь ты.
— Но я не могу, — развела я руки и тут же поймала плед, который съехал с груди, оголяя ее. — Платья нет, я грязная, меня изнасиловали, во мне убили…
— Прекрати играть здесь целку. Он трахнул тебя?
— Что?
— Не задавай тупых вопросов, — рявкнул он и затем меня встряхнул, взяв за плечи. — Трахнул? Член вставил?
— Н-нет.
— Тогда я вообще не понимаю твоей истерики. Сейчас придет Влада и быстро приведет тебя в порядок, — сказал он, чуть сжав мои плечи и рассматривая лицо, отчего я отпрянула и вся как-то сжалась.
Он тоже был мужчиной. Он тоже имел член и мог поиметь меня.
— Да прекрати. Никто тебя не тронет. Приводи себя в порядок.
— Но я не могу! — рыдая в голос, крикнула я ему в спину, когда он развернулся к двери. — Я не могу выйти на сцену такая! Я не могу показаться там такой. Он меня осквернил, он…
— Ты готова отказаться от карьеры из-за какого-то ублюдка? — неверяще спросил он, и от его голоса просто дрожь прошла по телу. — Ты готова бросить все? Прямо сейчас выйти за эти двери и стать обычной. Такой же серой, как все? Готова, я тебя спрашиваю?! — прокричал он мне в лицо.
Я не осталась в долгу.
— Нет. Нет! Не готова.
— Ты хочешь танцевать?! Ты хочешь стать балериной?
— Конечно! Но я не могу!
— Слушай! — уже мягче сказал он. — Ты балерина. Ты терпишь ежедневную боль. Ты рвешь когти, чтобы стать лучшей. Так стань ею! Забей хуй на то, что произошло, и выйди на эту чертову сцену, потому что все наше дерьмо должно оставаться за кулисами.
Я помотала головой. Я все понимала, но просто не могла себя пересилить. Боль в груди рвала душу, а слезы текли и текли, а я все их глотала и глотала.
— Когда актеру можно пропустить спектакль? — вдруг спросил меня Афанасьев, наверное уставший возиться с такой дурой, как я.
Этот вопрос. Он что-то всколыхнул в моей душе. Я не просто танцую. Я актриса.
Я резко перестала плакать, смахнув последние слезы, и широко раскрыла глаза, смотря на привлекательное лицо Олега.
— Когда, Синицына?
— Когда умер. Актер не может выйти на сцену, если он умер, — отрапортовала я первое, что я узнала о сцене когда-то.
От отца.
От человека, который преодолевал любые трудности с улыбкой. Он не сдавался. Не сдамся и я.
— Ты умерла?
— Нет.
— Ты готова выйти на сцену?
— Да, — чуть улыбнулась я, чувствуя, как в душе снова взбухает возбуждение.
— Тогда соберись, не будь тряпкой! В жизни полно дерьма, и наша задача пробираться сквозь него и делать вид, что мы не пахнем. Поняла?
— Да.
— Вот и умница, моя девочка, — сказал он и вдруг протянул руку, собираясь коснуться моих волос, но передумал.
Что это было?
— Готовься. Сейчас ты не Аня, сейчас ты Кармен. Одевай маску и сияй ярче всех звезд на небосклоне.
_____________________________________________________
Глава 15. Рома
— Это же гениально, — радовался лаборант Ванька, когда мы сделали еще один шажок на пути к созданию искусственных органов.
— Всего лишь клетки, — удивленно начал говорить я, и тут в дверь постучали. Рита, помощница и секретарь Марины.
Я осмотрел ее с ног до головы. Отчего она смутилась? Кажется, десерты, стрессы и сидячая работа не давали ей возможности схуднуть. Скорее наоборот.
— Давай быстрее. Не стой столбом.
Она ассоциировалась с Мариной, а значит, ее присутствие было нежелательным.
— Вас вызывает Марина Евгеньевна.
Вот блядь. Пришла, когда не ждали.
— Для чего? — спросил я и переглянулся с Ваней. Он был в курсе всего.
— Она сказала, это связано со следствием.
Я посмотрел ей вслед и медленно сглотнул. Приехали.
Вязкая тошнота, именуемая страхом, навалилась на меня всем своим грузом и начала душить.
Шел я медленно, чувствуя неминуемую беду. Марина ведь очень долго меня игнорировала. Все, чего я удостаивался, это прожигания взглядом своей спины или сообщений по ватсапу не самого приличного содержания.
Приходилось удалять это. Заодно и тонкие намеки на угрозы, что она так любила писать.
Ане я так и не рассказал, с чего, собственно, начались наши многолетние отношения с Мариной, не рассказал, как меня, пятнадцатилетнего пацана, приучила к подчинению яркая женщина — любительница доминирования.
Когда я учился в вузе, мы встречались намного реже, и я всегда нарушал приказ о воздержания, втрахивая очередную однокурсницу в стол, подоконник или кровать.
Я пытался освободиться от влияния Марины несколько лет, но она, словно преследуя меня, пришла работать и в больницу, где я проходил интернатуру.
Вскоре стала здесь главным врачом. Но не своими заслугами, а через крупного бизнесмена, депутата и своего мужа Ланского Игоря Владимировича.
Раньше я был частым посетителем в кабинете главврача, а сейчас понимал, что своим приглашением Марина вышла на тропу войны.
Интерьер с безвкусными картинами, что вел в ее кабинет, так и не изменился.
Я не хотел здесь находиться, я не хотел видеть ее лощеного накрашенного лица и прическу, на которую разве что целый флакон лака не вылили. Я не хотел ее видеть и слушать, но мне пришлось смотреть, как она кладет на стол результаты внутреннего расследования. И там не было ничего хорошего. Там были подробно разобраны мои действия с пересадкой сердца, в каждом из которых было найдено нарушение.
Короче, полная жопа.
— Кто инициатор? — поинтересовался равнодушно, хотя внутри кипел вулкан и желание просто впечатать эту худую морду в стол.
И еще хотелось сесть и просто выть, потому что такая ворона свою добычу не отпустит. Особенно такую, как я.
Столько трудов, столько лет работы, и все этой суке под хвост. А в том, что именно она все это затеяла, я даже не сомневался.
— Понимаешь, — начала она после небольшой паузы, во время которой она делала вид, что смущается. Как будто она знала, что это такое. — Ко мне пришла Диана, призналась в случайном убийстве.
— В случайном? — поднял я брови в притворном изумлении. До сих пор помню пролетавшую мимо меня Лиду и то, как она шмякнулась об кафель, разбив голову.
