— Ты чего не спишь? — в тени высокого раскидистого дерева метрах в пяти от меня стоял Давид.
— В туалет ходил. А ты?
— Дежурю. Смотри, тварюка сбежать собирается.
Я резко обернулась. Зверь осматривался и принюхивался, подняв по ветру свой маленький черный нос. Может, и вправду, пытается унюхать, где логово его семьи, куда направиться дальше? Но, покрутив головой по сторонам, щенок, поджал маленький хвостик и потопал в мою сторону. Давид присвистнул:
— Охренеть! Как ты это сделал?
Я пожала плечами. Ничего специального я делать и не собиралась. Он сам меня выбрал. А я его. Подхватив Зверя на руки, я уже собралась вернуться в бункер, как Давид окликнул:
— Слушай, Мастер! Так кажется тебя молодежь наша зовет? У меня к тебе просьба есть, личная. Ты при них-то меня так не опускай больше! Ну, мордой в землю! Зачем тебе враги?
— Ты мне угрожаешь?
— Ни в коем случае. Тем более, что у тебя такой покровитель теперь имеется.
— Какой покровитель? — я была удивлена и не понимала, на что он намекает.
— Ну, Пророк, какой же еще? Тебя позвал невесту себе выбирать. Меня не спросил даже, так выслушал — по стольку-поскольку, потому что рядом с ним оказался.
— А может, у вас с ним вкусы не совпадают?
— А у вас, значит, совпадают? И каковы же они, ваши вкусы? Твои-то понятны — мужиков предпочитаешь? А его?
Из тени, отбрасываемой навесом, небольшой крышей на подпорках, у самого входа в бункер донесся спокойный голос:
— Давид, ты забыл свое место. Надоело быть моим телохранителем? Я устрою так, что в штурмовую группу Жука попадешь, будешь зачищать непослушных. И чтобы ты уяснил и впредь не задавал подобных вопросов, я отвечу — мои вкусы не твоего ума дело. Твое дело — хорошо выполнять свою работу и открывать рот только тогда, когда я разрешу. Усек?
Давид был в ярости. Это чувствовалось — даже скрип сжавшихся зубов, казалось, слышен был. Но ему удалось сдержаться.
— Усек. Не надоело.
— Что?
— Не надоело, говорю быть твоим телохранителем. Подобного больше не повториться.
Я поняла, что лучше сейчас для меня потихоньку свалить в спальню, но проходя мимо Пророка, была остановлена его тихим, видимо, чтобы не слышал Давид, вопросом:
— Тебе не спится?
9. Когда не спится.
…Шум, крики, стоны, далекое стрекотание автомата, удары тяжелых кулаков и прикладов и чавканье то ли крови, то ли грязи под ногами. И где-то впереди, в комнате под кроватью (я знаю это, чувствую всей своей кожей, всем телом), сидит кто-то маленький, испуганный, безумно фонящий своей оранжевой аурой с красными вполохами страха. В пылу сражения мои бойцы не замечают его. Я наклоняюсь и вытаскиваю из укрытия мальчишку. Он дергается, пытается вырваться, орет на одной ноте.
— Заткнись, иначе пристрелю.
Ор обрывается тут же.
— Идешь за мной молча и след в след.
Выхожу из здания, простой прямоугольной типовой коробки, под дождь на улицу, оборачиваюсь к ребенку, послушно ковыляющему следом и вижу… не подсознательно, внутренним зрением, а по-настоящему, глазами, которых нет, вижу перед собой вовсе не ребенка, а уродливую тварь с оскаленной пастью, клыки, с которых на землю капает кровь… моя кровь. И просыпаюсь.
Пять минут на осознание того, что все это — бред моего мозга. Две, чтобы подняться и нашарить в моей темноте выход из незнакомого помещения. В здании больницы, где раньше размещалась моя группа, а потом и во всех комнатах завода, на территории которого уже несколько лет мои ребята живут вместе с кланом Антона Жука, я ориентировался замечательно — быстро запоминал все повороты, словно карту зарисовывал, стоило хотя бы раз пройти по комнатам, коснуться стен и мебели руками. Но здесь, в этом бункере, я был впервые.
Хорошо смазанные двери даже не скрипнули. На улице тоже было темно. Я не видел этого — степень темноты, ее оттенки были для моего зрения недоступны. В отличие от степени освещенности — яркий свет мой правый глаз видеть еще был способен. Но, в качестве компенсации, природа, или кто там еще, высшая сила какая-то, наделила меня другой способностью. И речь вовсе не о моем необычном зрении, не только о нем.
Я чувствовал прикосновение ночного ветерка так остро, так тонко, что волоски на коже, там на оголенных участках рук, вставали дыбом. Моя кожа, а особенно подушечки пальцев, были безумно чувствительными. Трогая что-либо, я мог ясно представить себе и сам этот предмет и окружающие его вещи. От этого легкого ветерка, струями омывающего мою кожу, меня бросило в дрожь. Точно также было, когда Саша потрогал… Я мотнул головой, избавляясь от безумных мыслей, и услышал их разговор.
Мне нравился Давид. И сейчас я отлично понимал, почему он именно так, а не иначе, разговаривает с парнем. Он чувствует в Саше соперника для себя. И не только потому, что этот мальчишка, благодаря своим способностям, телохранителем сможет быть лучшим, чем сам Давид. Но и потому, что ощутил мое к нему расположение. Боится потерять место под солнцем!
Мои бойцы имели привилегированное положение, по сравнению с другими отрядами. Во-первых, ко мне попадали самые лучшие — и сам факт отбора уже означал особую значимость. Во-вторых, главная их задача — охранять Пророка, тренироваться и отдать жизнь за меня, если понадобиться. То есть, вовсе не так утомительно, как, например, строить очистные сооружения под руководством Ярослава или зачищать буйные отряды каннибалов, не желающих подчиниться Жуку. Им не нужно вкалывать на заводе, переделывая сгнившую систему канализации или пристраивая новую казарму для бойцов. А еще у них всегда были лучшая еда, лучшее оружие, лучшая одежда, новые впечатления — мы не оставались на одном месте дольше чем на несколько суток, и, конечно, мои личные поблажки — в меру, и изредка, но у Антона, например, и этого выпросить было нереально.
Я знал, что среди молодых даже устраивались соревнования, победитель которых становился одним из моих солдат. Всего их было пятнадцать человек, самых лучших, тренированных лично Ярославом, умеющих сражаться группой, без слов понимающих меня и друг друга. И Давид всегда был первым из них. Начальником охраны, так сказать. Я уважал его и многое ему прощал. Но сейчас он перегнул палку. В словах Давида мне послышалась неприкрытая угроза. И я вступился вовсе не потому, что мне хотелось защитить парня. Главное мое требование — никакой вражды в отряде, каждый из ребят должен быть уверен в том, что за его спиной стоит друг, и этот друг всегда прикроет, а не поставит подножку. Да, Саша — не один из них, но пока он с нами, относиться к нему нужно так, как ко всем остальным.
Парень с собакой на руках собрался проскользнуть мимо, но я становил.
— Не спится?
— Зверь попросился в туалет.
— Он не пытается тебя укусить. Наоборот, жмется к тебе, — я «видел», как животное, свернулось у него на руках.
