Затеряться в лесу не составляет труда. Его никто не преследует.
Константин быстро узнаёт это место: «Лес древних», как называют его местные. Он уже бывал здесь раньше, когда искал место силы: святилище, вход в которое разрешён лишь единицам из числа жрецов. Проход к которому всегда охраняют дикие животные и Хранители. Прекрасно. Именно то, что сейчас нужно: место, где его никто не побеспокоит.
Слабость тела, которую он ощущал после пробуждения, быстро отступает. Когда он добирается до прохода к святилищу, довольно лёгкого взмаха руки, чтобы преграждающая дорогу стая тенланов расступилась. И вновь сомкнула ряды за его спиной.
Лишь оказавшись под защитой пещерных сводов, Константин может остановиться и перевести дух. Здесь сыро и холодно, откуда-то слышен звон невидимых капель. Но здесь можно никого не опасаться. Здесь можно наконец-таки подумать: а кого ему, собственно, нужно опасаться? И нужно ли?..
Винбарр… Почему та женщина назвала его именем бывшего Верховного Короля Тир-Фради, именем этого безумца, убившего Катасаха, едва не убившего его самого? Он ведь давно… Мёртв? В свете последних событий это не кажется Константину таким уж непогрешимым аргументом. Но Мев-то точно должна была знать, кто он. Она ведь так и сказала: «мёртвый самозванец». Мёртвый?.. Как такое вообще возможно?
Константин приглядывается к себе, Константин прислушивается: тело выглядит и чувствует так же, как и раньше, и ничуть не походит на наглядную иллюстрацию к байкам об оживших мертвецах, которые они с Анной ещё детьми пересказывали друг другу зловещим шёпотом, накрывшись одеялом с головой. Зеленовато-пепельные нити всё так же оплетают кожу, древесные ветви короной венчают его голову, и… Константин с волнением и опаской задирает рубашку: ничего. След от кинжала затянулся переплетением зелёных жил, словно его и не было вовсе. Словно и не было этих полных боли глаз цвета морского янтаря, словно и не было вырывающих душу отчаянных рыданий…
Анна… Милая, любимая, родная, ну почему?.. Почему всё вышло так… неправильно, так нестерпимо больно?
Сколько времени прошло с того кошмарного дня у подножия вулкана? Явно не день и не два. Константин чувствует это в наклоне солнечных лучей, пробивающихся сквозь дыры в пещерных сводах, он ощущает это в жизненном цикле трав и деревьев: на Тир-Фради начинается весна, в то время как он помнит позднюю осень. Совсем не такую, как на континенте, тёплую и бесснежную, но — осень. Значит, минуло более четырёх месяцев? Константин не вполне понимает, в каком состоянии находился всё это время.
Может, он и не умирал вовсе? Может, просто был тяжело ранен? Или же… он и сейчас не жив? Нет. Нет-нет. Он же дышит. Он чувствует шершавую сухость сведённого жаждой горла. Он ощущает кожей стылую сырость пещеры, он чувствует, как шумит сила острова в его крови, он чувствует, как бьётся — снова бьётся — его сердце. Нет, это точно не похоже на смерть. Ему есть с чем сравнить.
Анна, Анна, Анна…Почему тебя нет рядом?..
Это и его вина тоже. Он слишком долго молчал. Молчал тогда, когда другие спешили говорить. Когда другие не гнушались лгать ей в глаза, когда другие вынудили её поверить, что это он представляет опасность.Что это он — главный враг.
Он мечтал построить новый мир — правильный, справедливый — здесь, на Тир-Фради. Мир вдали от насквозь прогнившего старого света, от выгребной ямы его лжи и интриг. Но эта грязь достала их и здесь. А значит, нужно расстаться с юношескими мечтами построить что-то новое прежде, чем будет уничтожено старое. Теперь у него есть возможность всё исправить. Возможность учесть прежние ошибки, довести дело до конца. Теперь он построит мир только для них двоих. Построит пусть даже в самом сердце выжженного пепелища, если это станет хоть какой-то гарантией того, что никто больше не посмеет их тронуть, никто не помешает им быть счастливыми вместе.
Константин знает, что нужно делать.
Часть его связей с островом потеряна, но это ничего: он восстановит их снова, он сделает больше, лучше. Следующие несколько дней он аккуратно вытягивает сверкающие нити, стремящиеся к центру острова со всех его концов. Он расплетает потоки энергий, тянет на себя, лентами наматывает на собственные пальцы — куда осторожнее и осмотрительнее, чем делал раньше. Он тянется к каждой травинке, к каждому древесному листу, он тянется к дуновению ветра, к ряби на морской воде, к случайному мотыльку, бьющемуся на свет горящих в окне свечей. Он тянется к птице, выклёвывающей мелкую рыбёшку из оставленной на просушку сети. Он тянется к любопытному молодому вайлегу, привлечённому запахом жарящегося на чьём-то костре мяса. Он слушает сотнями ушей, он смотрит сотнями глаз.
Тир-Фради не слишком-то поменялся за минувшее время. Между островитянами и колонистами установилось шаткое перемирие. С десяток жрецов вызывались добровольцами и отплыли на материк для изучения и излечения малихора.
Трон наместника Новой Серены вновь вернулся в руки леди Моранж.
По-прежнему полыхают костры Ордена Света. Хикмет по-прежнему скрытничает и выгораживает своих учёных.
Да, почти ничего не изменилось. Кроме одного: Константин не видит Анну. Её нигде нет. Ему нужно больше глаз, чтобы найти её. Больше сил. Больше связей.
У него нет при себе оружия: ни шпаги, ни даже того проклятого кинжала. Нет брони с потайными ножнами за поясом. Хоть сапоги со штанами оставили — и на том спасибо. Константина это не стесняет: в его распоряжении сейчас есть гораздо большее, нежели простая сталь. Но для ритуала приходится воспользоваться острым камнем. Ничего, ничего, ничего, скоро он получит всё, что ему нужно. Всё, чего пожелает.
Острая грань режет ладонь, кровь устремляется к земле.
Теперь уже не призрачные ленты — теперь уже яростный поток силы рвётся ему навстречу, вколачивается в грудь, врывается неумолимым морским прибоем. До опьянения, до боли, до восторга восхитительное чувство. И это лишь начало.
«Как ты смеешь?!»
Константин вздрагивает, ошарашенно оглядывается по сторонам. Этот голос… он помнит этот кошмарный голос. Помнит парящие камни, складывающие над ним — живым, ещё живым! — погребальный курган. Помнит огромные чёрные перья, помнит сковавший его животный ужас…
На открытой поляне Креагвена никого нет. Лишь он сам. Только он.
«Можешь не трястись от страха, подлый червь. Тебе некуда бежать. Я здесь. Уже давно здесь».
Константин ошалело трясёт головой, со всё нарастающей паникой понимая: он слышит этот голос не ушами. И даже не тысячей ушей острова. Он слышит его прямо у себя в голове.
«Смотри не обделайся, самозванец. Делить тело с грязным псом renaigse и без того отвратно».
— Винбарр, — медленно произносит Константин, совладав с голосом. — Так вот почему… Вот почему.
«Глядите-ка, у отродья чужаков, оказывается, есть хоть крупица мозгов!».
— Ты у меня в голове? Зачем?
«У тебя нет права задавать вопросы, выродок мёртвой земли. Как смеешь ты вновь тянуть свои вымаранные в чужой крови руки к сердцу Тысячеликого бога? Как смеешь вновь посягать на жизнь Тир-Фради, уже один раз вырванную из тебя вместе с твоим чёрным сердцем?!»
