Кстати – меня приголубило. Но я хоть убей, не мог припомнить, кто именно сумел меня достать. Однако половину моей жизни как языком слизало. Даже чуть больше. Я прошелся по краю. По спине пробежался запоздалый озноб.
Мне досталось два револьвера – одинаковых, небольшого калибра, пятизарядных. Двенадцать ножей. Причем некоторые самодельные, со следами ковки и, как мне кажется, со следами сварки. Металл очень солидный, такой на простом огне не расплавишь. А может и не раскалишь. Еще я заполучил топорики, пять пар самодельных кандалов, настоящие наручники – как в фильмах про копов. Черные кожаные лохмотья. Запас продовольствия разложенный по двум мешкам. И еще один нетронутый рюкзак, в котором лежал аккуратно сложенный женский костюм из черной кожи и небрежно скомканное детское платьице. Тут же лежало длинное мачете, несколько маленьких ножей, большой автоматический пистолет с надписью «desert eagle» покрытый хромом, но с черной рукоятью. А вот и женское элегантное белье – кажется, это шелк. Трусики из розового шелка и лифчик из шелка кроваво-красного. Что за…
Что за…
Крутнувшись на месте, я побежал к казарме, крича во все горло:
– Мила! Мила! Где эта новенькая?! Где женщина с ребенком?!
– Что? – переспросила поднявшаяся во весь рост девушка, начав медленно разворачиваться в противоположную от меня сторону. И тут же раздались крики. Дикие истошные крики людей, попавших в серьезную передрягу.
– Вот я дебил! Вот я дебил! – орал я сам себе, несясь во весь опор к казарме.
Она же была голой!
Эта женщина, что пришла к нам с ребенком! Но до этого она говорила, что находилась в большой группе людей – числом в пятнадцать рыл. И что? Она ходила среди них обнаженной? Голой? Не удосужившись прикрыться даже фиговым мать его листком? Вот я дебил! Царапнуло же мне мозг – почему она голая? Почему голая?!
Выстрел! Выстрел!
Упавшая на колено Мила стреляла вниз, туда, где стояла наша машина.
В ответ на выстрелы с ревом зашумел один из двигателей, следом за ним затарахтел второй. А я ни хрена не вижу… Однако незнание и нарастающая паника добавляют мне прыти. Я бегу так быстро, как еще никогда не бегал – ни в мире реальном, ни в Ковчеге.
Обогнув угол офицерской казармы, я промчался вдоль стены, снова свернул и все это под звуки стрельбы, криков, испуганного детского плача. Нет, не испуганного – перепуганного. Ребенок уже не плакал, а захлебывался тонким визгом умирающего от страха звереныша. Мать их!
Когда моим глазам предстала трясущаяся машина, я со злобным воплем закинул дробовик за спину и схватился за нож. Машина никуда не ехала. Уродливое треугольное творение тарахтело обеими двигателями, но стояло на месте. А тряслось из-за устроенной внутри железной клетки салона дикой потасовки, в которой сплелось несколько тел воедино. Ребенок же был в носовой части и обеими руками держался за рулевое колесо, продолжая кричать от переполняющего его крохотное тельце дикого страха. Стрелять я не могу – там все воедино. И сноп картечи порвет всех без исключения – и своих и чужую. Засевшая на крыше Мила выстрелила, я услышал звон отрикошетившей от стойки пули и зло закричал:
– Не пали!
– А что делать?!
– Ничего! Ребенка заденешь!
Сбросив на землю все снаряжение – не собираюсь туда соваться с дробовиком и прочими штуками – я кинулся к машине. Вот ведь! Одна голая женщина дала бой четырем мужикам и одному снайперу! И все еще оставалась в живых! Клубок переплетенных тел катался внутри салона, бился о стены, я увидел, как Арта бьют головой о стойку, как Туффи отлетает прочь от удара женской ножкой в пах, как одному из охотников, запамятовал его имя, два выпрямленных пальца бьют по глазам и он так же отшатывается.
Рванув на себя дверцу, я шагнул вперед, отшвыривая Туффи к рулевой колонке. А затем я просто упал. Всей своей жирной тушей на дно салона и на спину ползущей куда-то чертовой девки. А у груди я держал нож, направив его лезвие от себя. Посему я буквально пригвоздил незнакомку к полу салона, заодно придавив своим немалым весом. И она наконец-то остановилась, хотя продолжала дергать конечностями и буквально грызть железный пол зубами, биться об него в бешенстве красивым лицом.
– Отдайте мне Диллару и я уйду! – женский дикий визг перекрыл детский перепуганный писк – Отдайте Дилю и я уйду! Или убейте нас обеих! Убейте обеих!
– Сдохни! – прошипел я, наваливаясь на нож сильнее.
– Отдайте Дилю! Иначе я вернусь за ней, вырежу ваши кишки и позвоночники! Отдайте!
– Сдохни! А вы чего застыли? Бейте ее по голове!
Валяющиеся там и сям мужики и подростки отмерли, зашевелились, начали вставать. Подсадная девка любящая красное и розовое шелковое белье неестественно вывернула шею, взглянула мне в лицо и прохрипела:
– Я тебе глаза высосу, гребанная гора жира! Я тебе сердц… - но тут лезвие ножа сделало свое дело и забрало у жертвы последние хиты жизни. В легкой сероватой вспышке ее тело исчезло, я мгновение висел в воздухе, а затем тяжело шлепнулся на пол.
– Вот дерьмо! – выдохнул я, чувствуя, как меня бьет дикая дрожь. Как вспомню бешеную ярость и ненависть плещущиеся в красивых женских глазах, так снова пробирает озноб.
– Она нас уделала – с сипом выдавил один из охотников – Я вот-вот сдохну! Кошка бешеная! Она мне зубами шею грызла! Шею зубами грызла!
– Уймись! – буркнул я, поняв, что надо срочно успокаиваться и брать все под контроль – Все живы и ладно. Туффи, ты как?
– Не могу ходить. Походу она мне неплохо причиндала контузила пинком своим – покачал потрясенно головой мужичонка и тут же поморщился, когда девочка выдала новый испуганный визг.
– Арт?
– Жив! Дядька Жирдяй! Ты был крут!
– Я просто толстый и тяжелый – фыркнул я, приподнимаясь и одновременно фиксируя в памяти факт, что мой Свод пополнился еще одной нехилой порцией разной инфы – Мила! Жива?
– Жива! – спустившаяся девушка ворвалась в салон как грациозное торнадо, перешагнула через Туффи и обняла рыдающую девчушку, прикрыв ее телом так же, как мама-птица прикрывает крыльями и грудью птенцов.
Плач стал тише. Хотя ребенок все еще захлебывался слезами и соплями. А я осторожно поднял с металлического пола очень изящную вещицу, сначала показавшуюся мне гусеницей, а затем память подсказала куда более точное название для сего мерзкого насекомого – Сколопендра.
– Сколопендра – машинально повторил я вслух и тут же схватился за уши – успокоившийся было ребенок заорал во всю силу своих крошечных легких, причем заорал с диким-диким ужасом, вцепившись в шею Милы.
– Вот это да – выдохнул Арт.
– Не повторяйте это слово! – поспешно буркнул я – Мужики! Да хватит жопы греть на металле! Подъем! Живо сгребайте все найденное в машину! Лечитесь водой и провизией! Живо! Живо! Живо! Нам здесь задерживаться не стоит! Мила! Хватай девчушку и вместе с ней на крышу! Я понимаю, что это жестоко, но мне нужны зоркие глаза! Вдруг прямо сейчас на нас лезет следующая порция ублюдков Люта? Ну!
