— Его не было. Веленина, — произнесла и окаменела. Холодный замер. Разжал руку и отстранился, а я только сейчас смогла вздохнуть полной грудью.
— Что ты сказала?
— Я сделала так, как ты велел. На нем была маска Льва, он привел меня в комнату, трахнул, и я стянула ее. Но это оказался не Веленин…
В салоне наступила тишина. Громкая тишина, звенящая. А в следующий момент мои уши заложило.
— Кто?! Кто это был! — он вдруг взревел так громко, что внутри все замерло. Если бы не знала Пашу много лет, подпрыгнула бы от испуга.
— А я откуда знаю? Мужик какой-то, — я изо всех сил старалась сохранять видимое спокойствие. Хотя внутри нарастала истерика.
— Бл*дь! — саданул ладонью по рулю, выругавшись. — Куда Сева смотрел?! Он должен был проконтролировать, чтобы все было нормально.
Вытянув телефон, Паша набирает чей-то номер. Скорее всего, это охранник. Сейчас головы полетят, только это совершенно не трогает меня. Отворачиваюсь к окну, чувствуя, как накатывает снова. Омерзительное на вкус чувство — ощущение собственной никчёмности. За что, бл*дь, мне все это в двадцать лет? Я ведь другого хотела.
— Урою ублюдка! — вырывает из раздумий голос Холодного. Вдруг накатывает дикая усталость. Все, что я сейчас хочу — чтобы они все отстали от нас и позволили нам с Гошей отойти в сторону.
— Брата когда вернешь?
Он повернулся и так посмотрел на меня, словно готов был разорвать в любой момент.
— Ты кончила? — слетает с его губ яростное. А я не могу понять, о чем говорит это мужчина.
— Что?
Холодный подается ближе. Сейчас между нами считанные сантиметры пространства, и мне ни черта это не нравится.
— Я спрашиваю, ты кончила и только потом сняла долбанную маску?
Я чуть не рассмеялась. В голос. Он в своем уме?!
— Какое это имеет значение? — не смогла удержаться от едкого тона. В ответ на это лицо Холодного исказила гримаса злости.
— Раз я спрашиваю, имеет! — не голос, рокот. Кажется, я раздраконила зверя. Паша резко дернулся, сжав рукой меня за горло. Он сдавил его так сильно, что в глазах замелькали звезды. Он сидел и смотрел на то, как мое лицо становилось пунцовым. Он впитывал каждую унцию моего страха и боли, он наслаждался этой пыткой. За три года наших отношений Паша научился делать это изысканно, в присущей только ему манере. В плане издевательств Холодный — настоящий гурман. Все должно быть красиво и устрашающе. Вот только я устала его бояться. Устала быть жертвой и ждать спасения. С недавних пор я поняла, что вытянуть из болота себя смогу только я сама.
— Не нужно этого, — прохрипела, когда он ослабил хватку. Словно очнувшись от безумия, Холодный отстранился от меня так же резко. Убрав руки на руль, сжал его крепко.
— Не нужно делать вид, будто тебе есть дело до меня… — проговорила, откашлявшись. Он метнул в меня гневный взгляд.
— Я всегда тебя любил, сука. Ты сама все испортила между нами… — процедил сквозь зубы. Горько улыбнувшись, прикрыла глаза. Каким бы не был он всевластным ублюдком, есть у него одна слабость — больная одержимость мной. Как только умер мой отец, Холодный принялся делать то, что хотел много лет. Я не дура, и помню его похотливые взгляды на меня, четырнадцатилетнюю. Я помню, как жестоко он расправлялся с любым, кто посмеет обидеть меня или сказать в мой адрес что-то плохое. Тогда я объясняла его рвение желанием услужить отцу. Ведь папа был самым главным в нашем городе, и стать его правой рукой хотел каждый бандит. Но когда родителя не стало, Паша развязал себе руки и сделал то, что хотел много лет подряд. Он брал меня каждый день, каждую ночь. После той ночи, когда он буквально вынудил отдать ему свою девственность, Холодный резко изменился. Он стал относиться ко мне так, словно я его женщина, словно я самое ценное, что может быть в его жизни. Но разве может быть нежным и любить человек, убивающий и грабящий людей? Холодного хватило на полгода. Дальше… Мне тошно вспоминать о тех днях. Могу сказать одно: он убивал меня. Каждый гребаный день. И если бы я не набралась храбрости и не вырвалась на свободу (и это далось мне ой как нелегко), я бы наложила на себя руки. Просто так жить я больше не могла.
— Ты никогда не любил меня, — произнесла тихо, почувствовав, как по щеке катится слеза. И тут же разозлилась на себя за слабость. Этот псих не заслуживает моих слез.
— Ты изнасиловал, когда мне было 17! Ты поселил меня против воли в своем доме! Ты воспользовался тем, что я осталась сиротой, и делал со мной, что хотел. А потом ты выбросил меня, поменяв на другую шлюху. И теперь спрашиваешь, кончила ли я? — мне было больно. Я не могла сидеть и играть роль холодной леди. Он забрал мою юность, он украл мой первый поцелуй, мой первый раз. И это ни разу не любовь. Пусть называет вещи своими именами.
— Они ничего для меня не значат, — прорычал Паша, посмотрев на меня так, словно ему было больно от моих слов. — Никогда не имели значения. Если бы ты вела себя нормально, мы бы были вместе. И мне бы не приходилось делать это…
— Подкладывать меня под других, как одну из своих шлюх? — продолжила за него. Горький смешок сорвался с губ. Я не хотела больше смотреть на его актерскую игру. Мне надоело до чертиков его общество.
— Отпусти Гошу, Паш. Я сделала то, что ты сказал. Это не мой косяк, — произнесла устало. Паша отвернулся. По заходившим на скулах желвакам я поняла, что он сильно зол. Но спустя несколько мгновений Холодный произнес.
— Его уже отпустили. Еще раз прошляпит товар, легко не отделается, даже если ты раздвинешь ноги, — процедил сквозь зубы. А я, вздохнув про себя, поспешила выбраться из салона.
— Больше он не будет брать товар, — бросила, выходя. Но Холодный не услышал этих слов. Как только я покинула его авто, он тут же сорвался с места.
* * *
Влетела пулей по лестнице на третий этаж. Дверь была не заперта. Скинув обувь в коридоре, обратила внимание на Гошины Рибоки, стоящие в углу. Тут же затапливает чувство облечения. Слава богу, дома. Значит, не обманул Холодный. Но эти чувства длятся ровно до тех пор, пока я не захожу в гостиную. Гоша на диване, с пачкой чипсов и бутылкой колы играет в плейстейшн. Тут меня накрывает гневом. Резко приблизившись, ударом руки выбиваю приставку из его рук.
