Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
С улыбкой Сарас небрежно подкинул в воздух газовый платок. Все голоса в зале стихли – аланы неотрывно следят за плавным полетом воздушной ткани, медленно спускающейся вниз. Вот она коснулась лезвия склоненного клинка, чье острие направлено вниз, вот соскользнула дальше, миновав плоскость меча так, будто оно невещественно… И лишь у самой земли ткань разделилась надвое под оглушительный рев собравшихся.
Действительно, красивый фокус. Но, по-моему, это не самая сложная часть испытания!
Словно вторя моим мыслям, телохранитель музтазхира кивнул второму слуге, поставившему булаву шипастым навершием на пол – оно удержало оружие в вертикальном положении. Сарас перестал улыбаться и высоко поднял меч над головой. Мгновение он промедлил, настраиваясь на удар… И стремительно рубанул под углом к стальной рукояти, срезав ее с мелодичным звоном меча и вторящим ему хрустом железа! Правда, булава все же упала, но это уже мелочи – мой взгляд уткнулся на чисто срубленный стальной штырь, длина среза которого составляла не меньше четырех сантиметров.
Кажется, мое сердце ухнуло в пятки…
– Теперь испытай свой клинок.
Толмач перевел слова Дургулеля, и я шагнул вперед, терзаемый недобрым предчувствием. Все же мне хватило выдержки улыбнуться и вновь задержать меч, картинно вскинув его прямо перед собой. Ехидно скривив губы, Сарас в точности повторил мой жест – я будто в зеркало посмотрел.
А после мы оба рубанули навстречу ударам друг друга.
Высокий, чистый звон раздался при сшибке. На секунду я замер, представляя, как отлетает срезанная часть моего клинка и как сталь вражеского устремляется к моей незащищенной плоти. Но замешательство прошло – а я остался стоять с целым мечом в руке, поймав удивленный взгляд царского телохранителя. Правда, уцелел и черный булат, и спустя секунду Сарас злобно оскалился, со всей силы нажав на рукоять своего клинка, пытаясь надавить на меня весом тела и заставить отступить назад.
Не тут-то было! Уперевшись в ответ, я едва не лег на меч, стремясь отодвинуть противника. Несколько секунд, напрягшись изо всех сил, мы теснили друг друга под удивленные и восхищенные крики ясских воинов. Но не взяла ни одна сторона – понимая это, я уже был готов рвануть рукоять вверх, одновременно ударив оппонента плечом в грудь, но тут раздался властный голос Дургулеля, и толмач мгновенно перевел его приказ:
– Остановитесь!
Расцепив оружие, мы с Сарасом синхронно сделали шаг назад. Телохранитель музтазхира первым делом провел ладонью по режущей кромке своего меча, с удовольствием убедившись, что она абсолютна цела и не имеет даже зазубрины! С довольной улыбкой он вскинул клинок, демонстрируя его собравшимся, после чего мы одновременно обратили взгляды уже на мой меч.
В груди будто пустота образовалась: в месте столкновения на харалуге осталась четкая, глубокая – не менее половины сантиметра – зарубка. Я проиграл…
Убедившись, что его меч лучше, Дургулель с едва заметной улыбкой – я впервые вижу ее! – негромко заговорил. Толмач почтительно переводил:
– Меч из «небесного железа» весьма крепок, он лучше многих мечей. Но он слабее царского клинка, выкованного на далеком Востоке, и потому твое оружие не может быть принято в дар.
На плечи словно бетонная плита навалилась – опустив их, я низко поклонился, ощущая все сильнее расползающуюся внутри пустоту. Переводчик продолжил:
– Но музтазхиру нравится твоя доблесть, воевода. Дургулель Великий приглашает тебя на пир этим вечером!
Вот это да! Подняв голову, я с растущим в душе ликованием посмотрел на царя аланов – и вновь разглядел след блеклой улыбки в уголках его губ.
Кажется, это добрый знак!
Говорят, что человек, побывавший на войне хотя бы раз, побывал на всех войнах. В чем-то это утверждение справедливо – по крайней мере, если речь заходит о страхе, несправедливости, грязи, боли, голоде и тоске. Но, находясь на пиру Дургулеля, я начинаю подумывать о том, что человек, побывавший на одном средневековом пиру, побывал на всех пирах этой эпохи.
Конечно, я могу и заблуждаться. Но горы печеной дичи на столе и полные братины с хмельными напитками, шум разгоряченных дружинников, бахвалящихся, или что-то увлеченно друг другу доказывающих, или яростно спорящих, неровный свет факелов и удушливая духота – все это я видел не раз. А то, что я сижу за дальним от музтазхира столом, а мой главный здесь противник – византийский посол – находится у самого подножия царского возвышения, все это напомнило мне первый пир у Ростислава. Правда, мой враг, вожак касожских пиратов и по совместительству сын их князя, был воином и при случае принял вызов на поединок. Ромей этого точно не сделает…
А еще присутствие хитрого грека заставляет меня всерьез бояться даже дотрагиваться до кубка с вином. Понятно, сам он даже ни разу не посмотрел на меня за весь вечер, но разве сложно было подговорить, подкупить кого-то из слуг? Нет, умом я понимаю, что с византийской стороны будет чересчур опрометчиво травить меня в гостях у Дургулеля – он явно оскорбится. А оскорбление такого государя, как Дургулель Великий, может быть чревато серьезнейшими последствиями! Но если вдуматься – ромеи ведь по возможности стараются использовать для разрешения конфликта чужие руки и мечи. Ну, повозмущается музтазхир, погрозит пальцем – но, по сути, у Византии нет даже общей границы с Аланией. А вот у Тмутаракани, чей посол из приближенных самого князя погибнет на царском пиру, очень даже есть. И таким образом, греки, даже подставив союзника, все равно столкнут его лбами с собственным врагом. А там, глядишь, и возмущение поутихнет, когда окажется, что у византийцев и ясов уже есть общий враг.
Ох, не по себе мне от этих мыслей!
Да только не поднимая кубок во время очередных чествований, я наношу оскорбление и присутствующим, и музтазхиру. На мне скрестились многие недовольные, а то и откровенно злобные взгляды, и напряжение за нашим столом понемногу нарастает.
Сидящий напротив меня алан неожиданно встал и, презрительно кривя губы, что-то негодующе произнес, обращаясь ко мне. После чего, обернувшись к царскому помосту, заговорил уже громко. Подошедший со спины толмач глухо, напряженно перевел:
– Он говорит, что вы нанесли оскорбление аланскому народу и музтазхиру, отказываясь поднять кубок как за нашу землю, так и за ее славного правителя.
Сделав короткую паузу, толмач продолжил, теперь переводя насмешливые слова Дургулеля, смотрящего на меня:
– Музтазхир спрашивает, отчего ты не пьешь вместе со всеми. Или тебе не сладко наше вино? Или ты не желаешь славить царя? Или не желаешь видеть Аланию цветущей?
Понимая, что зашел уже слишком далеко, я решил пойти ва-банк – тем более что ромейский посол наверняка поливал меня грязью, когда Дургулель заводил с ним разговор. Встав, я заговорил коротко и зло:
– Я вижу на пиру посланника базилевса и потому боюсь пить вино. Полгода назад корсунский катепан пытался отравить меня и князя Ростислава на пиру в княжьем дворце. Ромей был гостем, но попрал законы гостеприимства и законы Божьи! Лишь промыслом Господа, направившего мой взгляд на руки катепана, мы спаслись. А разве не отравили греки картвельского царя[10] Давида, дав ему яд в чаше во время причастия? Разве не отравили они собственного базилевса Цимисхия или василиссу Феодору?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
