– Наверное, – буркнул Смолор и пальцем указал на блондинку, пьющую лимонад из стакана с толстыми стенками. Экзема ее не так уж и бросалась в глаза. – Довольная какая, а?
– Это и есть жена директора речного порта? – спросил Мок.
– Я разыскал его кабинет. Вошел. Там был он и вот эта самая, которая сейчас пьет. Я представился. Директор огорченно сказал ей: «Пока, женушка. Я сейчас приду».
– Веди меня в контору. – Мок поднялся на ноги. Язык у него вроде развязался. – После спуска в жену и перед спуском на воду директор ответит нам на несколько вопросов.
– Я уже спросил. – Смолор вынул блокнот. – И показал ему снимки. Убитые ему незнакомы. Вот список бреславльских посредников, вербующих матросов на суда речного пароходства.
– Откуда вы знали, о чем я его собираюсь спросить? – Мок по достоинству оценил краткость и деловитость своего сотрудника, хоть и не подал виду.
– Догадался. Работаем-то вместе. – Смолор достал из кармана бутылку портера. – Насчет пива я тоже догадался.
– Вы незаменимы. – Мок благодарно пожал Смолору руку.
Оркестр заиграл «Поднятие германского флага». Из-за угла здания показался краснолицый господин лет пятидесяти в цилиндре. Налитые кровью щеки, казалось, сейчас лопнут, а пуговицы на распираемом жирным телом жилете отлетят. Толстяк подошел к столу, взял бокал с шампанским и провозгласил тост.
– Это Вошедт, директор верфи Вольхайма, – сообщил Моку Олленборг.
После пива в голове у Мока так зашумело, что он почти не слышал речи Вошедта. До ушей долетели только слова «крестная мать» и «моя супруга». Невысокая полная дама, сидевшая рядом со священником, поднялась и направилась к судну с бутылкой шампанского в руках. Бутылка, как и полагается, была разбита о борт, а корабль наречен германским мифологическим именем «Водан».[9]Блондинка в голубом платье отставила стакан в сторону и во все глаза глядела на церемонию. Мок попивал пиво прямо из бутылки.
В отличие от Смолора, который уже запутался, где жена, а где любовница, Моку все было ясно. Мир для него возвращался в привычную колею.
Бреслау, понедельник, 1 сентября 1919 года, четыре часа дня
Извозчик Хельмут Варшков, которого вот уже несколько лет постоянно нанимал полицайпрезидиум, сидел на козлах в весьма неудобном положении. Дело в том, что рядом с ним примостился криминальвахмистр Курт Смолор, неразговорчивость коего была обратно пропорциональна размерам тела. Варшков был вне себя от возмущения и то и дело подхлестывал лошадь. Это же надо, сотрудник полиции нравов Эберхард Мок, находясь при исполнении, использует его экипаж для своих гнусных целей. Крышу поднял, спрятался от любопытных и соблазняет невинную девушку в голубом платье. Нашел где бабу снять, на церемонии спуска судна на воду. Только ритуал осквернил.
Подозрения Варшкова были необоснованны. Да, экипаж потряхивало, только Эберхард Мок со всеми своими страстями был тут ни при чем. Просто аллею Западного парка, по которой они сейчас катили, густо покрывали ухабы. Охотник до женщин Мок, глядя на покрытую чешуйками шею девушки, думал о чем угодно, только не о любовных ласках, да и девушка была вовсе не невинная, а, напротив, склонная исполнить кое-какие мужские желания и капризы, которые у настоящей девицы вызвали бы только отвращение. Вот и сейчас она была покорна Моку и, бия себя в грудь (высокую и красивую), клялась «герру полицейскому», что по первому требованию даст официальные показания. Да, она уже несколько месяцев на содержании у Вошедта, и это он заразил ее «этой гадостью».
– Умоляю, не арестовывайте меня… Мне надо работать… У меня маленький ребенок… И ни один врач не даст мне теперь справку…
– Я могу выбирать, что делать. – Моку была отвратительна больная девушка, да и сам себе он был противен за то, что запугивает ее. – Могу посадить тебя за просроченную медицинскую книжку, могу отпустить. У тебя же выбор только один – сотрудничать со мной. Я прав?
– Да, милостивый государь.
– Вот сейчас ты верно меня титулуешь.
– Да, милостивый государь. Теперь я вас буду называть только так, милостивый государь.
– Значит, ты на содержании у Вошедта. А другие клиенты у тебя есть?
– Иногда, милостивый государь. Вошедт очень скуп, его денег мне не хватает.
– Уверена, что это он тебя заразил?
– Да, милостивый государь. Когда я пошла с ним в первый раз, у него уже была эта болячка. Он любит кусать за шею. Заразил меня, как бешеный пес.
Мок внимательно посмотрел на девушку. Она вся дрожала. В васильковых глазах сверкали слезы. Мок дотронулся до ее холодной и мокрой ладони. На шее у девушки шелушилась кожа. Моку сделалось плохо. Если бы он был врачом-дерматологом, то с похмелья не смог бы работать.
– Как тебя зовут? – сглотнув, спросил Мок.
– Иоханна, а мою трехлетнюю дочурку зовут Шарлотта. – Девушка улыбнулась и надвинула на шею высокое жабо. – Мой муж погиб на войне. У нас еще есть собачка-боксер. Мы ее любим. Она такая ласковая…
В детстве, когда их семья жила в Вальденбурге,[10]у Эберхарда Мока был боксер. Пес ложился на бочок, и Эби прижимался к нему лицом. Зимой собака любила лежать у печки. А еще в Вальденбурге жил живодер Фемерше. Больше всего он ненавидел немецких овчарок и боксеров.
– Плевать я хотел на твою шавку! – рявкнул Мок и достал кошелек. – Плевать я хотел на твоего ребенка! – Мок вытащил пук банкнот и швырнул девушке на колени. – Меня одно интересует: чтобы ты вылечила эту мерзость. Этих денег тебе хватит на месяц. Врач будет лечить тебя даром. Доктор Корнелиус Рютгард, Ландсбергштрассе, восемь. Он мой друг. Чтобы через месяц была у меня уже без грибка. Если не вылечишься, найду и в порошок сотру. Не веришь? Спроси своих подружек. Знаешь, кто я такой?
– Знаю, милостивый государь. Вы были у меня, когда я работала в кабаре «Князь Блюхер» на Ройшерштрассе, одиннадцать-двенадцать.
– Забавно… – Мок порылся в памяти. – Я был твоим клиентом? И что? Как я вел себя? Что говорил?
– Вы были… – Иоханна немного помолчала, – выпивши.
– Что я говорил?
Мок чувствовал, как в нем нарастает напряжение. Сколько раз он прятал голову в песок после ночных попоек! Собутыльникам он приказывал: «Не напоминайте мне о вчерашнем. Ни словечком. Забудьте». А теперь Мок хотел все знать, какой бы жестокой ни оказалась действительность.
– Вы говорили, что я похожа на вашу любимую… Она была сестрой милосердия… Только она была рыжая…
– Не «рыжая», а рыжеволосая…
– И еще вы говорили, что из всех собак вам больше всего нравятся боксеры…
