Уголки губ пана Ондржея выгнулись книзу, и я смолкла. Вот ведь упрямец! Старик, наверное, еще упрямее будет, раз сумел не подписать контракт с паном директором.
— Здесь правила диктую я. Существует большая вероятность, что даже с кольцом Милан не поверит в наш спектакль, а только в качестве невесты Яна ты сможешь продержаться в особняке до Рождества и совершить для нас чудо.
— Пожалуйста… — я уже видела себя ползающей по всему особняку в поисках несчастного кольца. — Я не умею носить кольца. Я могу нечаянно снять его и забыть, куда положила…
Пан Ондржей точно не слышал меня. Он смотрел в пустую тьму дороги и говорил, говорил, говорил…
— Тебе надо будет произвести впечатление очень неординарной мадам, чтобы Милан поверил в то, что ты смогла заарканить нашего волка-одиночку.
Я нацепила поверх кольца перчатку, точно охранный футляр. Хоть не снимай вообще! Левая рука не правая. Можно обойтись и без нее. А Милан пусть любуется кольцом по выпуклым контурам. Скажу, что рука изуродована. Не потребует же доказательств. Владелец особняка обязан быть джентльменом. Даже тот, кто хладнокровно убил жену. Нет, в порыве страсти. Вернее, ревности. Да какая разница, когда из ревнивца уже песок сыпется!
— И как я могу это сделать? — я запнулась и едва различимо прошептала: — Чем я могла бы понравиться Яну?
И тут же прикусила язык за двусмысленность вопроса. Мне не нужен на него ответ, мне не нужен Ян, мне, черт возьми, нужна работа моей мечты. И главное, чтобы марионетка из моего чемодана не лежала мертвым грузом! А это… Этот спектакль с ролью невесты можно классифицировать расширенным собеседованием… Закон подлости в действии!
Мне почти уже пробрало на смех. От холода и идиотизма ситуации. Чужая невеста с чужим кольцом в шкуре какой-то нестандартной женщины. А где во всем этом я настоящая?
Пан Ондржей молчал. Я не выдержала: сам заварил кашу, сам пусть и расхлебывает!
— Ну подскажите, что Яну могло бы во мне понравиться?
— Откуда ж мне знать! — он продолжал смотреть в сторону. — Я тебя первый раз вижу.
— Но вы небось наводили обо мне справки…
— Конечно, наводил, — теперь уже усмехнулся пан Ондржей. — Ничего интересного.
Голос смеялся, а лицо нет. Я ввязалась в комедию. А он жил в трагедии. Денежной. Наверное, этот человек потерял больше, чем я в состоянии заработать за десять лет. Или вообще за всю жизнь… Некоторые вот за копейки старух-процентщиц мочат…
— Можешь нафантазировать что угодно и о себе, и о вашей с Яном любви. Пану Кржижановскому даже не придется ничего подтверждать. Нам с тобой необходимо уладить глупые формальности до его возвращения, чтобы не омрачать Рождество бумажной волокитой.
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Я давала это обещание не только ему, но и себе. Мне жизненно необходимо остаться здесь на более-менее длительный срок — вернувшись сейчас в Питер, я буду чувствовать себя днищем. На ровном месте! Мои куклы шикарны. Они созданы, чтобы жить и радовать людей. Только в Питере никто этого не понимает. Один мой вампир уже томится в музейном ящике. Второй не должен навечно застрять в чемодане.
— А что мне делать с куклами? Оставить в номере?
— Да!
Чешское "Ано" прозвучало ударом хлыста, и я вздрогнула.
— Пока будешь работать с живой марионеткой. А эта… На самом деле это подарок Милану на Рождество. Своеобразный. Возможно, он ему и не понравится, — пан Ондржей развернулся ко мне и коснулся плеча. — Кукла шикарная, к тебе нет никакой претензии. Дело в том… Я не хотел говорить и все же… На случай, если Милан вдруг решится показать тебе лицо…
Чтобы ты не испугалась…
От монотонности его речи я вдруг почувствовала себя китайским болванчиком, готовым клюнуть носом прямо в прикрытую шарфом шею говорящего. Меня разморило — срочно в кровать и спать…
— Марионетка сделана с него.
Я дернулась и хохотнула. Скорее не от услышанного, а чтобы сбросить оцепенение сна.
— Она сделана с посмертной маски, — произнесла я серьезно.
— Снятой с его брата-близнеца, — закончил пан Ондржей. — Много лет назад. У Милана предостаточно причин для тоски, а вот для того, чтобы жить полноценной жизнью, ни одной. Он погрузил свой мир в темноту, чтобы не пугать ни себя, ни других. Его лицо изуродовано страшной болезнью. Психической. Он исполосовал себя бритвой после смерти брата, чтобы не видеть больше в зеркале его лица. Так что зеркал, как и электрических ламп, ты в усадьбе не найдешь. Впрочем, для вампирского музея это как бы само собой разумеющееся, верно? У вампиров нет души и соответственно нет отражения. У Милана душа есть, и она страдает. Настолько, что мечтает умереть в живом теле. Я думаю в жизни его держит лишь страх перед наказанием за совершенное. Вот и все, что тебе следует знать. Наш клиент крепкий орешек, которому нечего терять. А мы хотим жить, верно? И жить хорошо. А для этого нам надо оживить Милана.
Я сцепила руки перед собой. Они оставались ледяными. От нервов.
— Не мне, конечно, решать, но, по-моему, это не очень хороший подарок, — пробубнила я, не в силах избавиться от неприятного комка в горле.
Я знала, что влюбляюсь в мертвое лицо и чувствовала себя в безопасности, а сейчас мне предстояло столкнуться с живым прототипом моей куклы. Пусть старым и изуродованным, но я-то помню на ощупь каждую линию его лица, пусть даже к нему добавились морщины и мешки под глазами. Их ведь я тоже знаю. Это неотшкуренное папье-маше. Я люблю этого человека, не любя его самого.
Ком просился наружу. Я даже прикрыла рот ладонью. Пусть пан Ондржей думает, что я испугалась собственных слов. Только вот за них-то я отвечала в полной мере. Меня пугала маниакальная привязанность мастера к своему творению. Я испытала такое впервые — возможно, из-за большого перерыва. Я несколько лет не создавала театральных кукол, тем более мужских характеров. Интерьерные были сплошь миленькие девочки и веселенькие домовые.
— Это очень хороший подарок, — голос пана Ондржея сделался сухим и злым. — С гримом в образе вампира Милан наконец-то сможет выйти к людям, не стесняясь своего уродства. Это очень хороший подарок.
Ком провалился обратно в желудок. Я выдохнула.
— Пани Дарина уже ждет нас с горячим чаем. Не будем расстраивать хозяйку долгим отсутствием.
Мы вышли из машины, и пан Ондржей протянул мне ключи, которые я тут же сунула в карман.
В доме теперь было совсем не продохнуть от жара, и мой спутник, вместе с шапкой, скинул и дубленку. Плотная спортивная футболка с длинным рукавом и перекинутый через шею шарф делали его полностью неотразимым. Но его красота была вычурной, броской, нарочитой. Нате, глядите и рукоплещите! Слюнями исходите, проще говоря… Милан же когда-то выглядел, судя по моей кукле, просто красивым. А вот с пана Ондржея кукла вышла бы отвратительной.
