— Ника, это ты? — мать отворила дверь, буквально вваливаясь в комнату. — Ой, Яночка, ты уже дома.
Я заметила, как она внутренне сжалась, стараясь сделать вид, что трезва. Если на сестру ей было всё равно, то меня она побаивалась. Осознавала, что с моим появлением в доме появилась новая приличная мебель и в холодильнике нормальная еда, и если я вдруг разозлюсь и уеду обратно, то они снова заживут впроголодь. Знала бы она, что никуда я не уеду, даже если очень захочу…
— Я-то дома. А ты где была? — вздохнула, снимая тесные туфли.
Ноги опухшие, в мозолях. Сэкономила, называется. Нет, так дело не пойдёт. Если за неделю не разносятся, придётся снова лезть в и так похудевшую заначку, и покупать новые.
Подняла покупки и отдала матери. Та трясущимися руками неловко перехватила пакеты, и продукты посыпались на пол.
— Да я… по работе ходила, по делам… — сочиняя на ходу, мать принялась поднимать выпавшие пачки и коробки. — Ой, апельсины-то зачем, дорого же.
— Нике витамины нужны. Синяя вся, волосы лезут.
Да кому я говорю, как будто ей есть до младшей дочери хоть какое-то дело.
— Колбаска, «Монастырская», моя любимая, — глаза заблестели, но увидев моё угрюмое лицо, быстро добавила: — Нике… пусть в школу с собой бутерброды берёт, завтракает…
Дай ей волю, на закуску всё пустит друзьям-собутыльникам. Тот же Толик первый в очередь встанет, не постесняется.
— Убери всё в холодильник, я к себе.
«К себе». Коробка семь метров, с зарешеченным окном. Словно тюрьма. Господи, что это за жизнь-то такая.
Закрыв дверь, не раздеваясь упала на кровать и впервые за последний месяц позволила себе дать волю эмоциям и вдоволь нарыдалась.
Глава 5 Ян
Мне нравилось начало учебного года. Все встречаются после долгой разлуки, сразу появляется много тем для разговоров: кто где отдыхал летом, кто с кем тусил, кто с кем замутил. Минаева второй день только и делала, что рассказывала всем и каждому о своих сногсшибательных каникулах, расписывая в красках баллады о тёплом море, белом песке, и крутых дискотеках на набережной. Девчонки раскрыв рот внимали каждому слову, как будто ничего интереснее в жизни своей не слышали.
Я практически все каникулы провёл дома, лишь в начале июля слетали с родителями в Египет и на неделю в Тбилиси на родину матери. Навестили деда, старшего брата Гошу: он сразу после института уехал продолжать семейный бизнес — процветающая винодельня Миладзе, гордость старого Вахтанга.
Мать — чистокровная грузинка, правда уже порядком обрусевшая, даже акцента не осталось. В конце шестидесятых уехала поступать в Москву, где на последнем курсе познакомилась с молодым первокурсником прикатившим из провинции, который был не только другой национальности и младше на пять лет, но ещё и к тому же нищий как церковная мышь. Спортивная сумка с одеждой и двадцать пять рублей денег — вот и всё богатство.
Дед, Вахтанг Миладзе, властный и уважаемый в Грузии человек, был страшно против их союза, даже приехал в столицу чтобы силой увезти строптивую дочь обратно, но бате как-то удалось уболтать деда, что закончит университет на отлично и его дочь в будущем не будет ни в чём нуждаться. И своё обещание сдержал.
Первое время жили в Подмосковье, где отец набирался опыта и обрастал нужными связями, и вот в прошлом году вернулись назад в его родные пенаты, город, где он родился и вырос, и где его дождалось тёплое место зам. главы администрации. Место перспективное и рыбное. Помимо стабильного заработка карман бати греет неиссякаемая «благодарность» местных предпринимателей. Кому-то ларёк в незаконном месте поставить, кому-то магазин на земле отведённой под детский садик построить. Так и живём.
Мне такой подход отца к улучшению благосостояния в корне не нравился, но в нашей семье детям права голоса не дают, а слова «взятка» и «откат» под строжайшим запретом. Даже в шутку, даже шепотом.
На улице сегодня как-то быстро потемнело: ещё только восемь, а уже сумрачно и тоскливо. Накрапывал мелкий дождь.
Засунув руки в карманы ветровок и втянув головы в плечи, торопливо топали на хату к Бесу.
— Горшок, ты нафига девчонок с собой взял? — кивнул за спину, на ковыляющих сзади одноклассниц. Те, сбившись в кучу под одним зонтом, шлёпали на здоровенных каблуках по лужам, то и дело спотыкаясь и подворачивая тощие ножки.
— Ну а чего мы там как придурки одни сидеть будем? Я и топливо прихватил, для разогрева. — Стас приподнял характерно позвякивающий полосатый пакет. — Может, пожамкаем кого, — глумливо гоготнул, пихнув меня острым локтём в бок.
— Минаеву не трогать. Я ей сам займусь.
— Ты уж определись, — воровато обернулся, — а то с прошлого года как г*вно в проруби — ни себе ни людям.
— Ещё не решил. Попридержи коней.
С одной стороны, почему бы и нет: Минаева у нас «намба ван», пацаны в очередь встают, чтобы с ней замутить, только она отбривает всех сходу, а мне вроде как даёт зелёный свет. Я бы сказал даже напрашивается. Глупо как-то не воспользоваться. Ну а с другой стороны, как потом её отшивать? Начнутся эти слёзы, сопли, звонки… я это ужас как не люблю.
Была у меня тут одна Оля из пятьдесят третьей школы. Два месяца мне прохода не давала, даже родителей терроризировала!
Отец как-то приехал с работы белый весь, ему звонок поступил от Ольки, что мол, вены себе сейчас чикнет из-за меня. Вот батя тогда трухнул, в красках представил грядущий скандал и заголовки газет: «Сын заместителя главы администрации довёл школьницу до суицида».
Пока мать его валерьянкой с настройкой пиона отпаивала, я по городу бегал эту дуру искал. Оказалось, что они с подругой пива напились и прикольнуться так решили, типа месть такая. Нормальная шутка.
Обогнув полуразрушенное здание старой столовки, вышли на грязную тропинку, ведущую к трёхэтажному бараку, или «бомжатнику" как говорят у нас в народе.
Кругом полнейшая разруха и беспросветная нищета.
Обшарпанные стены в трещинах, прихваченные изолентой разбитые окна, линялое бельё на верёвках. Всё грязное, поломанное, убогое.
У подъезда под козырьком два бича: один сладко дрых, прислонившись плечом к покоцаной стене, второй обнялся с чекушкой мутной бражки, как будто с крестом животворящим. Бубнил что-то себе под нос, обнажая в улыбке гнилые зубы, периодически пререкаясь с торчащим из окна первого этажа зэком расписанным под хохлому. Зэк с отстранённым лицом смолил папиросу, равнодушно шикая на бича, стряхивая в его сторону пепел.
И как тут люди живут вообще? Тут без прививки от дизентерии даже ходить рядом опасно.
Со скрипом открылась дверь подъезда, и как агнец божий во вратах ада нарисовалась наша новая англичанка. А за ней шкет какой-то в куцем пиджачке.
Вот это номер. А она-то тут что потеряла?
