Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
По субботам мы с братьями просыпались рано, чтобы успеть посмотреть как можно больше мультиков, пока отец не начнет выкрикивать приказы. Вооруженные чистящими средствами и бумажными полотенцами, метлой и пылесосом, мы наводили чистоту в доме, гараже, своих комнатах, старательно выполняя назначенные нам задачи. Если мы работали недостаточно быстро и без должного энтузиазма, папа грозился и орал.
– Поторапливайтесь! – говорил он. И мы поторапливались.
Угрозы были папиной управленческой политикой. Ему достаточно было только щелкнуть ремнем или пригрозить дать нам «повод для слез», а иногда и перекинуть кого-нибудь из нас через колено, постыдно спустив штаны. По мере того как мы росли, ремень все чаще заменяла его мощная лапища.
Хотя отец с гордостью рассказывал, как я самостоятельно приучилась к горшку, когда мне не было еще и года, я этого не помню – помню только, как он нависал над моим старшим братом и вопил «отправляйся в ванную», которая находилась в конце длинного коридора трейлера в Саннивейле. Когда Крис мешкал, отцовская рука взметалась атакующей змеей и шлепала двухлетнего сына. Я тогда едва начала выговаривать слова, но уже распознавала опасность и инстинктивно избегала необходимости «усваивать уроки».
Один такой урок касался спичек. Обвязав резинкой мои тесно сжатые пальцы и вставив в центр зажженную спичку, он требовательно спросил:
– Будешь еще играть со спичками?!
– Нет, папочка! – кричала я.
Он продолжал держать мою руку, пристально глядя на меня своими зелеными глазами с золотыми крапинками, точь-в-точь как у меня. Пламя ползло вниз по деревянной щепке. Жар постепенно начинал припекать подушечки моих пальцев.
– Нет, папочка, нет, папочка! – вопила я.
Любовь была наказанием.
* * *
К тому времени как я пошла в третий класс, задолго до того как абрикосы и вишни, посаженные родителями на заднем дворе, достаточно подросли, чтобы плодоносить, отца перевели на другую базу, и наша семья переехала из Мун-Корт в Милпитасе на Потиэ-Драйв в Колорадо-Спрингс, где просторное колорадское небо и жизнь на краю прерий поглотили меня с головой. Я не могла вообразить более прекрасного зрелища, чем покрытые снежными шапками горы, вздымавшиеся навстречу небу из широкой чаши степей зимой, или вуали теней, которые они отбрасывали летом.
Родители купили разноуровневый дом в Симаррон-Хиллс (это был уже пятый адрес в моей жизни), окруженный пустыми, заросшими сорняками участками на скудно застроенной окраине жилого района, ограниченного бесконечными полями, тянувшимися в сторону Канзаса.
К пятому классу я стала этакой Гуди Два Ботинка[18]: примерной ученицей, трудолюбивой, внимательной, заботливой – любимицей учителей, и герлскаутом, заслужившей значки «домохозяйки», «наблюдателя», «любителя», наряду со значками за «домашнее здоровье и безопасность», «гостеприимство» и «водные забавы». Но все менялось по мере того, как я все чаще чувствовала себя викторианской героиней, запертой в гостиной и наблюдающей за жизнью своих братьев со странной смесью ярости и зависти.
Они зарабатывали деньги, деля на двоих один ежедневный маршрут доставки газет. Крис занимался футболом, а Стив играл в бейсбольной Маленькой лиге. Домашние обязанности мальчиков заключались в работах на воздухе – они стригли лужайку и пололи сорняки, выгуливали собаку. А я? Я подрабатывала бебиситтером – работа, которая состояла в основном в убивании времени. Мои домашние обязанности включали всё от мытья полов и полировки мебели до уборки ванной – «женские дела».
Отряд бойскаутов, где были мои братья, ходил в походы с ночевками, они спали в палатках, в то время как я в своем отряде герлскаутов училась народным танцам и изготовлению бумажных цветов для людей, которые жили в доме престарелых. Перед тем как наш отряд отправился на пикник в лес, мы несколько недель занимались изготовлением «сиденья» – подушки, которую привязывали шнурками к талии, чтобы не запачкаться, сидя на земле. Вдохновленная детскими походами в лес с отцом, я грезила о том, как буду спать одна в легкой палатке и выслеживать зверей. Я хотела научиться выстругивать предметы из дерева, печь печенье на костре и разбираться в растениях.
Вот что я говорила сама себе: давным-давно я прибыла на землю со своими родителями-инопланетянами – моими настоящими родителями – и потерялась или разлучилась с ними.
Едва став герлскаутом, я начала упрашивать родителей послать меня в летний лагерь, где я неделю жила бы в лесу и стала настоящей лесовичкой; но на это никогда не хватало денег. Когда тебе будет двенадцать, обещали они.
А пока я, чтобы посидеть на земле и послушать, как затихает день, забиралась на гору на участке к западу от дома ранними летними вечерами, когда солнце бросало косые лучи поперек полей и нетопыри беззаботно попискивали в темнеющем голубом небе. Высокие одичалые подсолнухи и поташник – те растения, которые засыхают и отваливаются от корня, скапливаясь у проволочных изгородей ветреными осенними днями, – обступали мои широкие плечи.
Я была уверена, что попала не в ту семью.
Знойный день выдыхался, как вдруг сильный гул – словно воздух выдували через длинную трубу, или как внезапно включившееся радио, – наполнял мой слух. Не раз и не два я слышала этот звук. Я закрывала глаза и задерживала дыхание, с надеждой поднимая лицо к небу.
Вот что я говорила сама себе: давным-давно я прибыла на землю со своими родителями-инопланетянами – моими настоящими родителями – и потерялась или разлучилась с ними, но потом их время вышло, и им пришлось вернуться домой. Каким-то образом я оказалась в этой семье – у людей, которые слишком часто смотрели на меня с подозрением или с изумлением и потрясенно раскрытыми ртами. Что это она такое делает?
Я знала, что этот звук, раздающийся в моих ушах, был голосом моих родичей, людей точь-в-точь таких же, как я, пытающихся рассказать мне, как вернуться домой, – вот только я забыла их язык. Если я сосредоточусь, говорила я себе, то вспомню. Если я задержу дыхание, то слова ко мне придут. И я оставалась совершенно неподвижной, зарывшись пальцами ног и рук в прохладную землю, пока в небе проявлялись первые звезды, и пыталась вспомнить язык, данный мне от рождения.
* * *
Моя мать вернулась к учебе, чтобы заниматься изобразительным искусством – профессией, которую она надеялась получить, когда ей было восемнадцать. И внезапно дом ожил, заполненный ее работами – скульптурами, вырезанными из гипса, залитого в формы из молочных пакетов, и проволочными мобилями, свисавшими с потолка. Мама включала Goodbye Yellow Brick Road Элтона Джона или Джима Кроче и танцевала со мной в гостиной. Она купила мне первую пару брюк клеш и учила меня вязать макраме. Она покрасила металлическую лейку для сада в желтый цвет и разрисовала ее цветами, посадила на заднем дворе кукурузу и цуккини.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
