Но у Гарды есть особый ключ, открывающий двери в королевских дворцах:
— Принцесса Илона! К Их Величествам!
Рыцари, грохоча и лязгая доспехами, расступаются и разнимают алебарды. Ни один мускул при этом не вздрагивает на суровых лицах бравых стражников. Они так и продолжают смотреть прямо перед собой через приоткрытые забрала.
Дверь тоже открывается, как по волшебству. Лишь потом я замечаю целую вереницу слуг — мужчины в зелёных с серебром ливреях, женщины — в красных с золотом платьях. Словно кто-то просыпал на мраморный пол низку изумрудов и рубинов.
В конце вереницы — толстоватый лысоватый мужчина, в наряде которого сочетаются серебро и золото, красный и зелёный. В руках у него развёрнутый свиток.
— Марсель, придворный церемониймейстер, — шепчет мне на ухо Гарда. — Сейчас он объявит вас, и вы пойдёте. Мне дальше нельзя.
Нервно сглатываю — столько правил! Как же мне разобраться в них без верной Гарды? Ладно, пока мы вместе, проясним кое-что.
— Почему слуги так одеты — в зелёное и красное?
— Цвета короля и королевы.
— У них есть личные цвета?
— Разумеется! У всех правящих особ есть личные цвета. У короля — зелень и серебро, и королевы — пурпур и золото.
— А какие цвета у меня?
— Родители скажут вам. Но если у вас нет своих цветов, вы всегда сможете принять цвета мужа.
О нет! Навязанного мне мужа я точно не приму. Не с цветами, не без цветов.
Церемониймейстер зачитывает хорошо поставленным дикторским голосом:
— Её Высочество принцесса Илона, единственная законная наследница трона и короны Северной Атомики.
Гарда слегка подталкивает меня в спину и стягивает с моего плеча слинг с тэнг-драмом:
— Вперёд! Ну же! А это, — она приподнимает завёрнутый в полотенце музыкальный инструмент, — я пришлю в вашу комнату.
В её полных любви глазах дрожат слёзы, но при этом светится невероятная гордость за воспитанницу. Я едва сдерживаю порыв обнять верную прислужницу. Но все смотрят на меня и ждут.
И я, проглотив слёзы, шальная от волнения, делаю шаг навстречу своей новой судьбе.
Иду прямо, стараюсь не оглядываться.
Краем глаза замечаю, как склоняются мужчины, как приседают в реверансах женщины.
До слуха доносится: «Ваше Высочество», «Рады видеть вас снова», «Какая красавица»!
Я почти бегу, подхватив длинную юбку.
Все эти церемонии пугают, выбивают из колеи. От переживаний пульс стучит в висках.
И вот уже конец длинного ряда слуг. Последняя пара — мужчина с одной стороны и женщина — с другой — берутся за руки, и передо мной будто закрывается турникет, вынуждая остановиться.
Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, насколько роскошно помещение, в котором я оказалась. По сути, это огромная, почти пустая зала. Стены обиты шёлком, пол покрыт мраморной плиткой, на потолке лепнина и идиллические фрески. Хрустальная люстра, как в каком-нибудь Большом театре, свешивается с потолка и сияет сотнями свечей.
В центре зала — небольшой круглый подиум. Здесь, кажется, собрана вся мебель — стулья, диванчики, кресла, чайный столик. Всё — белоснежное, с фигурными ножками и спинками, тронуто золотой патиной и обтянуто парчой. К подиуму ведут три ступеньки, на каждой из которых — слуги в высоких белых париках, они одеты в серебряные и золотые ливреи, короткие штаны и белые чулки, на ногах — башмаки с пряжками. Одни держат перекинутую через руку салфетку. Другие — подносы с чайными приборами. Третьи — золотые ушастые тазы. Для омовения рук, догадываюсь я.
Лакеи замерли, как статуи. Если бы изредка не моргали, их вообще трудно было бы принять за живых людей.
От подиума буквой «Т» расходятся ковровые дорожки. Зелёная с серебром — вправо, алая с золотом — влево. В центре они соединяются, будто сливаются две реки, и дальше уже бурая, окаймленная бронзой, течёт ко мне.
Края верхушки «Т» упираются в двери: серебряную правую (на ней замер дракон) и золотую левую (тут встаёт на дыбы грифон). У каждой — по швейцару в мундирах. Они крепко сжимают дверные ручки, готовые в любой момент распахнуть створки перед входящим. Что, впрочем, и делают, когда церемониймейстер оглашает следующие имена:
— Их Величества король Андрас и королева Юлия, великие и славные правители Северной Атомики.
Раздаётся звук фанфар, ударяют литавры (а я и не заприметила музыкантов!), на ковровых дорожках появляются мои мама и папа.
Такие красивые!
На маме роскошное платье из тёмно-красного бархата, расшитое золотом, усыпанное жемчугом и рубинами. Волосы собраны в замысловатую причёску, которую венчает изящная корона. На плечах у неё пурпурная мантия, отороченная горностаем. Каждое движение мамы выверено, полно достоинства и подлинного величия. Папа — в изумрудно-зелёном мундире верховного главнокомандующего. Эполеты и аксельбанты отливают серебром, ордена поблёскивают алмазами. За его спиной развивается плащ из серебряной парчи. Отцу, с его стройной осанкой и военной выправкой, невероятно идёт такой наряд.
У центра они встречаются, приветствуют друг друга коротким:
— Мой король!
— Моя королева!
Потом мама протягивает ему руку, отец принимает её, и они идут так, будто собираются танцевать менуэт.
Останавливаются метрах в двух от меня. Смотрят, словно не могут наглядеться. Я тоже не в силах оторвать от них взгляд.
Мамочка! Папочка! Родные мои!
Бесцеремонно «открываю» импровизированный «турникет» и бегу к ним навстречу.
Обнимаю обоих сразу.
— Мама! Папа! Я думала, не увижу вас больше! Мне было так страшно там в башне. И я так рада вас видеть.
Целую их, прижимаюсь к ним ещё крепче.
Но король и королева лишь замирают, а в зале воцаряется гнетущая тишина.
Всеобщее оцепенение прерывает звук пощёчины. Отпрыгиваю, к лицу будто прижали горячий утюг. Глаза щиплет от злых слёз.
Королева гневно смотрит на меня, буквально прожигает взглядом. Её губы возмущённо поджаты.
— Что ты себе позволяешь, дрянная девчонка?! — не говорит, выплёвывает она.
— Но… мы не виделись столько лет… я скучала…
— Это неслыханно! — продолжает королева. А потом полуобрачивается к мужу: — Всё ваша доброта, Андрас. Это вы решили приставить к дочери необразованную крестьянку — вот и полюбуйтесь теперь! Сущая дикарка!
Король жалобно и безвольно улыбается:
— Ваше Величество, — лепечет он, — вам стоит войти в положение. У девочки эмоции.
Меня передёргивает. Это — мой отец? Нет! Папа никогда не был тряпкой и не унижался перед мамой. Он у нас — настоящий глава семьи: строгий, но справедливый. Умеющий сочетать властность с любовью и уважением. Мой папа был кем угодно, только не лебезящим подкаблучником!
