— Привет, я Уилл,— сказал он. — Я новенький и никого тут не знаю.
— Привет, Уилл. Я Сьюзи. Я старенькая и всех тут знаю.
Он засмеялся. Она засмеялась. За вечер он провел с ней столько времени, сколько позволяли приличия.
Разговор с Фрэнсис заставил его собраться, и теперь он лучше справлялся с детской темой. В любом случае, Сьюзи хотелось поговорить, а в этих обстоятельствах он был рад послушать. Тем более, послушать было что. Ее муж, некий Дэн, завел роман, когда она была на шестом месяце беременности, и бросил ее за день до родов. Дэн видел свою дочь лишь однажды, случайно, в магазине "Бодишоп"[11]в Ислингтоне. Желания увидеть ее вновь он не выразил. Сейчас Сьюзи была бедна (она пыталась переквалифицироваться в диетолога) и озлоблена на жизнь, Уилл ее понимал.
Сьюзи оглядела комнату.
— Одна из причин, по которой мне нравится сюда приходить, — здесь можно быть злой и никто не станет из-за этого хуже о тебе думать, — объяснила она. — Здесь практически всем есть на что обозлиться.
— Правда? — Они не показались Уиллу такими уж обозленными.
— Ну, посмотрим, кто там у нас… Вон та женщина в джинсовой рубашке? От нее ушел муж, потому что считал, что их сын не от него. Хм… Хелен… Неинтересно… Он ушел от нее к кому-то с работы… Мойра… Он оказался голубым… Сюзанна Кертис… Кажется, он имел одновременно две семьи…
Последовали нескончаемые остроумные вариации на тему. Мужчины, которые ушли, только раз взглянув на своего ребенка, которые ушли, только раз взглянув на свою коллегу, которые ушли и пустились во все тяжкие. Вдруг Уилл понял, почему Мойра так боготворит Лорену Боббит. Когда Сьюзи закончила летопись обманов и предательств, ему тоже захотелось отрезать себе пенис кухонным ножом.
— Неужели у вас тут совсем нет мужчин? — спросил он у Сьюзи.
— Есть один. Джереми. Он уехал в отпуск.
— Так, значит, женщины тоже иногда оставляют семьи?
— Жена Джереми погибла в автокатастрофе.
— Хм. Да.
Уиллу было настолько стыдно за свой пол, что он решил внести некий баланс.
— Значит, я один такой, — начал он, попытавшись придать своему голосу загадочную печальность.
— Ой, простите, — отреагировала Сьюзи, — я ничего не спросила о вас.
— Да… не важно.
— Так, значит, вас бросили?
— Можно и так сказать, да. — Он изобразил мученическую улыбку.
— А ваша бывшая видится с Недом?
— Иногда. Она не очень-то им интересуется.
Ему становилось лучше; приятно иметь возможность сообщить нелицеприятные факты о женщинах. Конечно, эти факты были его выдумкой, но в них имелась и какая-то правда чувств, и он заметил, что в его притворстве возник некий элемент театральности. Да, он играл, но в самом благородном и глубоком смысле слова. Он не самозванец. Он — Роберт де Ниро.
— А как он с этим справляется?
— Ну… он славный мальчишка. Такой сильный.
— В детях скрыты огромные ресурсы, не правда ли?
К своему изумлению, он понял, что пытается сморгнуть набежавшую слезу, а Сьюзи ободряюще кладет ему руку на плечо. Он блестяще играл свою роль, это точно.
Глава 7
Кое-что в его жизни продолжало идти своим чередом. В эти выходные Маркус ездил к отцу в Кембридж и много смотрел телевизор. В воскресенье они с папой и с Линдси, папиной подружкой, поехали к маме Линдси в Норфолк, там гуляли по пляжу, а мама Линдси ни с того ни с сего крикнула ему: "Дай пять!" Ему нравилась мама Линдси. И Линдси тоже. Даже его маме нравилась Линдси, хотя она иногда и говорила про нее гадости. (Он не защищал ее. Он даже запоминал глупости, которые Линдси сделала или сказала, а потом, вернувшись домой, пересказывал их маме. Так было проще.) В общем-то, дела шли нормально. Просто сейчас в его жизни было слишком много людей. Он хорошо ладил со всеми. Они не считали его странным, по крайней мере, не показывали этого. В школу он пошел с мыслью, что, должно быть, он просто раздувает проблему.
По дороге домой все началось снова, в газетном киоске за углом. Здесь работали нормальные люди, которые были не против того, что он заходил полистать компьютерные журналы. Он мог листать их минут десять, а то и больше, прежде чем ему что-нибудь говорили, и то это всегда делалось мягко, в шутливой форме, а не так зло, и с явной антидетской направленностью, как во многих других киосках. "Не больше трех детей одновременно!" Он этого терпеть не мог. Тебя считают вором только из-за твоего возраста… Он не ходил в магазины, где в витрине была такая табличка. Ему не хотелось тратить в них свои деньги.
— Как поживает твоя мамочка, Маркус? — спросил продавец, когда тот вошел.
Здесь любили его маму, потому что она разговаривала с ними о тех местах, откуда они приехали; она побывала там однажды, очень давно, когда по-настоящему хипповала.
— Нормально. — Он не собирался распространяться на этот счет.
Маркус отыскал журнал, который пролистал до половины на прошлой неделе, и забыл обо всем вокруг. Он очнулся, только когда вся толпа мальчишек уже ввалилась внутрь, окружила его и начала над ним смеяться. Его тошнило от одного звука их хохота. Если бы никто в мире больше не рассмеялся до скончания века, он был бы только рад.
— Что поешь, придурок?
Кажется, это случилось снова. Он напевал про себя одну из песен, которые слушала мама, песню Джони Митчелл про такси, и, очевидно, она опять выскочила наружу. Они все начали что-то нестройно бубнить, иногда вставляя бессмысленные слова, и тыкать его в бок, чтобы он повернулся к ним лицом. Он не обращал на них внимания и пытался сосредоточиться на статье. Ему не нужно было вспоминать названия шоколадных батончиков, когда перед ним была статья о компьютерах. Сначала он сделал вид, что читает, но уже через пару секунд действительно увлекся и забыл о них, а когда опомнился, их уже и след простыл.
— Эй, Мохаммед! — прокричал один из них (мистера Патель[12]звали совсем не так). — Проверь его карманы. Он кое-что своровал.
И ушли. Он проверил свои карманы. В них было полно шоколадок и пакетиков жвачки. А он и не заметил. Ему стало дурно. Он попытался объяснить, но мистер Пател перебил его:
— Маркус, я все видел. Все в порядке.
Он подошел к прилавку и вывалил содержимое карманов на газеты.
— Они из твоей школы?
Маркус кивнул.
— Старайся держаться от них подальше.
Ага, черт возьми. Удержишься от них, пожалуй!
