— Он в аэропорту? — пока спор не разгорелся, быстро вступил в разговор Бернардо.
— Нет, он звонил из Рима, где должен провести встречу. Он будет здесь часа через три.
— Прекрасно, — ледяным тоном произнесла Энджи. — Пойду скажу Хедер; — Она одарила его сверкающим взглядом и, сопровождаемая Бернардо, вышла из комнаты. — Мне жаль Хедер, — сердито объявила она. — Правда жаль. Очень весело иметь деверем Ренато.
— Наверно, она так любит Лоренцо, что готова породниться с Ренато, — заметил Бернардо. — Я знаю, любовь может и не такое устроить.
У Энджи мелькнула мысль, что, вероятно, он говорит не о Хедер и Лоренцо. Ведь он и сам породнился с Ренато, и если…
Какой абсурд! У меня обычный отпускной роман. Он еще даже не поцеловал меня!
Возвращение Лоренцо все изменило. Но не так, как она предполагала. Он появился в полдень и выглядел встревоженным. И вовсе не показался Энджи человеком, бросившим все, чтобы быть рядом с любимой. Он поспешил найти Ренато. Они вдвоем заперлись в кабинете, где и провели остаток дня. Несмотря на закрытую дверь, Энджи слышала их возбужденные голоса.
Она надеялась, что Лоренцо упрекал брата в том, что тот плохо позаботился о Хедер. И еще ей хотелось бы знать, когда она сможет снова остаться наедине с Бернардо.
Это случилось на следующий день. Лоренцо выглядел бледным и напряженным. Ренато отправил его работать в головной офис компании в Палермо. Баптиста не отпускала от себя Хедер.
— Мы, естественно, будем рады, если вы присоединитесь к нам, — с улыбкой предложила она Энджи. — Но у вас с Бернардо, как мне кажется, другие планы.
— Но…
— Конечно, другие планы. Надеюсь, когда свадьба пройдет, вы не станете торопиться в Англию. Может быть, вы останетесь у нас еще на неделю?
— Благодарю вас. Я была бы рада. — Энджи почувствовала, как в глубине души засияло солнце.
На этот раз она снова выбрала поездку в Монтедоро. Бернардо предложил показать ей остров, но Энджи хотелось вернуться в его орлиное королевство. Там он бывал полностью самим собой.
Когда они проехали часть горного пути, он свернул с дороги на траву. Они вышли из машины и пошли к деревьям. Оттуда Сицилия простиралась перед ними во всей своей красе. На фоне невероятно голубого неба чуть покачивались невероятно зеленые деревья, и в ветвях пели птицы. Энджи остановилась, чтобы вдохнуть нежный воздух. В следующий момент она почувствовала, как его рука притянула ее, и она оказалась в его объятиях.
Потом его губы завладели ее ртом, посылая волны счастья всему ее существу. Она ответила. Лихорадочно, жадно. Его объятия стали увереннее. Они могли обойтись без первых пробных вопросов, которые задают друг другу чужие люди. Они никогда не были чужими. Они узнали друг друга с первых мгновений встречи в аэропорту. И этот нежный, но жаркий поцелуй казался неизбежным уже тогда.
Его губы, твердые и решительные, не обманули ее ожиданий. Она знала: они должны быть такими. И она отвечала с открытой душой, не отталкивала их. Когда ее сердце так тянулось к нему, нечестно разыгрывать сдержанность.
Жаркие объятия, губы, которые ищут губы. Она разглядывала его лицо. Он улыбался как человек, который долго искал сокровище и, наконец, нашел все, о чем мечтал. И еще она заметила легкое удивление, которое тронуло ее сердце. Будто к нему пришла незнакомая радость и он не рискует поверить, что это его собственная радость.
Он медленно провел пальцем по ее щеке, точно не мог поверить, что она рядом.
— Ты не исчезнешь, правда? — Его слова подтвердили догадку Энджи. — Я думал об этом с того момента, как мы встретились, и сейчас…
— Я никуда не собираюсь уезжать, — счастливым тоном заверила она его.
— Только со мной?
— Только с тобой.
— Поцелуй меня, поцелуй меня… — Его губы снова ласкали ее рот. Солнце никогда не дарило ей столько тепла, воздух не казался таким нежным, жизнь — такой прекрасной.
Бернардо чуть откинулся назад. Его трясло.
— Мы должны ехать в Монтедоро, — прерывисто выдохнул он. — Я не доверяю себе, когда я с тобой наедине. — Он быстро поцеловал ее еще раз. — Поехали!
Нехотя она вложила пальцы в его руку и последовала за ним к машине. Ее охватило мечтательное настроение, не оставлявшее ее на всем пути в горах.
Монтедоро переживал пик летнего процветания и еле выдерживал напор туристов. День был ярмарочный. И это только усиливало хаос. На крохотной площади, самой высокой точке маленького города, добавилось еще пятьдесят лотков. Владелец каждого киоска приветствовал его криком «Е, Signor Bernardo» и вежливо наклонял голову в сторону Энджи. Она начала сознавать, что ее с любопытством рассматривают со всех сторон.
Они остановились в крохотном монастыре, чтобы выпить чаю. Настоятельница, мать Франческа, приветствовала Бернардо как благотворителя. А маленькая пожилая монахиня заставила его поклясться, что он не уйдет, пока не попробует ее новое печенье. Он торжественно обещал.
Энджи снова почувствовала на себе любопытные взгляды. Мурашки пробежали по спине. Похоже, Бернардо намеренно показывает ее «своему народу». Но это же глупости. У них легкий флирт. И ничего больше.
Однако происходившее явно начинало выходить из-под ее контроля.
В этот момент раздался стук в парадную дверь. Его сменили громкие крики и детский плач. В коридоре послышались шаги. Мать Франческа поспешно вышла и через мгновение вернулась с огорченным видом.
— Девочку толкнули, и она покатилась по улице. А доктор Фортуно уехал, — пояснила она. — Ее принесли к сестре Игнатии, она медсестра в нашей лечебнице.
Бернардо быстро посмотрел на Энджи.
— Я доктор. Могу я помочь? — моментально спросила Энджи.
— Я была бы очень благодарна, — ответила монахиня. — Мы боимся, нет ли у ребенка переломов.
Монастырская лечебница оказалась маленькой комнатой с одной кроватью и скудным медицинским оборудованием. На кровати лежала девочка лет восьми и горько плакала. Возле нее стояла старая женщина в черном. Темное, морщинистое лицо, седые волосы, покрытые черным шарфом. Сестра Игнатия говорила с ней на сицилийском диалекте, показывая на Энджи. Женщина моментально загородила собой девочку и распростерла руки. Пролился поток сицилийских слов, значение их было абсолютно ясно.
Сестра Игнатия успокаивала ее, объясняя, что Энджи — доктор. Но вначале, по-видимому, бабушка девочки наотрез отказывалась этому верить. Мол, такая молодая не может быть доктором. Даже не зная языка, Энджи без труда понимала ее.
Но была вроде бы и другая проблема. Старуха не утихомиривалась. С яростным видом она показывала на брюки Энджи.
— Прости, — Бернардо испытывал большую неловкость, — это очень консервативный город, особенно старшее поколение…
— Ты хочешь сказать, что мои брюки ей не нравятся? — спросила Энджи.
