— Расскажешь мне о ней? — спросила Эни у сестры.
— О ком?
Тиш делала домашнее задание по математике. Ее карандаш застыл в воздухе.
— Ты знаешь, о ком. О ней.
Эни выделывала кульбиты на диване. Это будет продолжаться до тех пор, пока с работы не явится Кролик и не сгонит ее. А пока брата не было, Эни упражнялась на диване в их маленькой гостиной.
— Откуда мне знать? Мне тогда было шесть, — выпучив глаза, ответила Тиш. — Помню только, она была красивая. Книжки читала. И еще помню одеяло. Папа ей подарил. А волосы у нее были каштановые, как у тебя.
— Отец ходил к ней?
— Угу.
Тиш замолчала. Ей было грустно, и она всячески пыталась это скрыть.
— Эни, хватит мучить диван. Почитай или чем-нибудь займись.
Карандаш сестры противно царапал бумагу. Чем-то это было похоже на шуршание тараканьих лапок. Карандашное царапанье являлось одной из множества причин, заставлявших Эни ненавидеть домашние задания. А Тиш даже не слышала, до чего громко скрипит ее карандаш. Она была глуховата.
Эни нагнулась и выхватила карандаш у сестры.
— Отними!
— Отдай!
— Отдам… если поймаешь меня.
Тиш быстро взглянула на часы. Потом хмыкнула:
— Уж я-то бегаю быстрее тебя.
На самом деле Эни умела бегать быстрее, но позволила сестре себя поймать. Иначе Тиш расстроилась бы, а этого Эни не хотелось. Она многое делала нарочно, однако никогда не сердила Тиш и не портила ей настроения.
В заботливости о сестре не было ничего необычного; тем не менее в снах Эни все большее место занимала ее непохожесть на Тиш.
— С твоей сестрой все в порядке? — спросила Рей, отвлекая Эни от воспоминаний.
— Да, — ответила Эни, поворачиваясь к ней. — Я по ней скучаю.
— А с тобой? С тобой все в порядке?
Рей материализовалась на диване, напоминавшем тот, что стоял в ее гостиной. Боже, как давно это было.
Эни сидела на подлокотнике дивана, легко раскачиваясь взад-вперед. Даже во сне она сохраняла кошачью грациозность.
— По большей части, — ответила она, отводя глаза от Рей.
Она не лгала. Гончие, если бы и хотели соврать, не сумели бы произнести лживые слова. Даже во сне. Они обе находились во сне, но, поскольку Рей умела управлять сновидениями, все это являлось подобием реальности. А некоторые правила (в частности, правила фэйри) неукоснительно соблюдались в любой реальности.
— Говоришь, по большей части?
Рей материализовала большую чашку чая и поднос с сэндвичами, пирожными и прочими вкусностями. В снах ей была доступна материализация предметов, и потому воображаемое угощение появилось сразу, едва она о нем подумала.
— Булочку? — предложила она Эни.
Та рассеянно взяла одну.
— Странно видеть сны про еду.
— Просто тебе захотелось душевного комфорта, — объяснила Рей.
В отличие от фэйри она могла лгать, когда ей это требовалось.
— Ты думала о сестре, у тебя испортилось настроение. Многие заедают свои тревоги. Это вполне естественно.
Гончая перебралась с подлокотника на диван.
— Наверное.
Пока Эни молча ела, Рей наслаждалась иллюзией реального мира. Догадайся Эни, что Рей — лишь фрагмент ее сна, их разговор оборвался бы, но она привыкла к этой женщине, с детства являвшейся ей во сне. Эни, как умела, объясняла себе присутствие Рей.
— Я думала о своем одиночестве, — призналась Эни, подтягивая колени к подбородку и упираясь в них. — Знаешь, жить с Тиш порознь… как- то это неправильно. А если ей нужна моя помощь? Вдруг она…
— Она одинока?
— Нет, но я до сих пор…
Голос Эни дрогнул. Вокруг заплясали гротескные картины ее страхов.
Фэйри, у которого не было лица, пытался поймать Тиш.
Окровавленные руки тянулись к Кролику.
На полу, возле шкафа, лежала мертвая Джиллиан, мать Эни.
Эни пряталась за столом — ничтожной преградой для безлицего фэйри, который теперь двигался к ней.
В отличие от чая и угощения такие создания не были делом рук Рей. Они явились сюда из ужасающих фантазий самой Эни. В этом сне, где девушка чувствовала себя в безопасности, она причудливым образом смешала воспоминания со страхами. Рей умела изменять реальность, но изменение затрагивало и разум спящей.
— Это не настоящие воспоминания, — напомнила Рей. — Ничего подобного с тобой не происходило. Ты ведь даже не знаешь…
— Она была, а потом ушла, — перебила Эни, сверкнув глазами на гостью. — И еще там было чудовище. Точно было. Оно ее схватило и… что-то с ней сделало. Может, покалечило. Или даже убило. Наверное, убило. Будь она живой, так вернулась бы. Не бросила бы нас. Она нас любила.
— Ты порождаешь страх в других, но тебе самой вовсе не обязательно жить в этих страхах.
Рей сосредоточилась на воссоздании прежнего пространства сна. Она удалила оттуда фэйри без лица, мертвую мать Эни, трясущихся от страха девчонок. Все это Рей стерла, будто грязные пятна, надеясь, что одновременно стирает и страхи Эни.
— Расскажи мне о своем дворе. Подумай о нем. Расскажи о своих успехах в охоте.
— Я снова ездила со стаей. Волки бежали у конских ног, а кони летели, как тени… Как это здорово! Я хочу, чтобы так было всегда. Хочу, чтобы у меня был свой конь. Хочу быть сильной. Хочу… я хочу… всего.
В глазах Эни вспыхнули зеленые искорки. Глаза такого цвета были только у гончих. Несмотря на ее полусмертное происхождение, ее место, конечно же, было среди фэйри. Рей поняла это при первом знакомстве с девушкой.
Эни не подозревала о клятвах, данных и нарушенных во имя того, чтобы она осталась жить. Рей о них знала. Она вспоминала про них всякий раз, когда Девлин пресекал разговоры об этой гончей, всякий раз, когда он отказывался проведать девочку. Они пощадили Эни, и теперь настало время столкнуться с неизбежными последствиями этого шага.
Рей стиснула руку Эни. В снах, по которым перемещалась, она могла касаться тел других существ, будь то фэйри или смертные.
— Ты слишком нетерпелива, — сказала она Эни.
— Я же гончая, — с гордостью отозвалась девушка. — Чего еще ты ожидала?
— В общем-то, того и ожидала, — призналась Рей.
Эни блуждала по созданному Рей сномиру. Для нее это было просто очередным сном, в котором ее разум боролся с тревогами и страхами. Но сейчас ей не хотелось справляться со всем этим, и она пошла прочь.
