– Когда-то им служила Креси.
– Но ты же не подозреваешь ее?
– Нет. Думаю, они очень хитрые и умеют тщательно маскировать своих земных слуг.
– Очень хорошо, что ты мне об этом рассказала. Я предупрежу всех наших тайных агентов.
– Но только тех, кому ты полностью доверяешь. Кем бы ни был этот тайный враг, у него на службе состоит нечто ужасное и действительно опасное. Это может привести к очень серьезным переменам.
– И ты не хочешь ничего сказать об этом ужасном и опасном слуге?
– Не сейчас.
– Это потому, что ты мне не доверяешь?
– Я доверяю тебе, Эркюль, как никому другому.
– Из чего следует, что твое доверие распространяется не так уж и далеко.
Она подошла к нему, сидящему на краю кровати, нагнулась и поцеловала его в лоб.
– Я ничего не могу с этим поделать, Эркюль. Меня в жизни так часто предавали.
Эркюль тяжело и с шумом выдохнул:
– Ты такой непосильный груз взвалила на плечи, что тебе не хватает сил любить. Ты очень тяжелый человек. Я люблю тебя, но сейчас передо мной стоит не та женщина, которую я встретил во владениях герцога Лоррейнского.
– Ты прав, – тихо сказала Адриана. – Я стала лучше той женщины, стала сильнее. Ну а теперь ложись спать.
– Нет, я думаю, мне лучше уйти.
Адриана пожала плечами:
– Как хочешь.
Он стал одеваться. Одевшись, повернулся к ней, и она заметила слезы, блеснувшие на его глазах.
– Не думаю, что я еще когда-нибудь сюда вернусь, – сказал он.
– Эркюль…
– Я предан тебе. Я умру за тебя. Я найду и уничтожу твоих врагов. Но я больше не в силах быть твоим любовником. Это причиняет нестерпимую боль.
– Как хочешь, – с трудом выговорила Адриана, почувствовав, что у нее перехватило горло.
Он ушел, а она снова приблизилась к окну. На этот раз картина предстала перед ней какой-то размытой, словно слезы и ей застлали глаза. Она знала, что это не так, потому что за все годы, прожитые ею в Санкт-Петербурге, ни одна слеза не скатилась по ее щеке. Она их выплакала в те дни, когда у нее украли сына.
Адриана отогнала мысли об Эркюле д'Аргенсоне прочь, и в тумане, где смешались свет и тени, увидела Николаса. Она не понимала, откуда берет силы надеяться. Казалось, это так опасно – чувствовать, надеяться… любить.
Завтра она раздобудет о Китае все сведения, какие только возможно.
Спустя час ее ресницы наконец-то сомкнулись, но надолго уснуть не удалось, ее разбудили джинны. Она оторвала голову от подушек и села, все та же тревога владела ею.
Откуда-то издалека неслись звуки ружейной пальбы. И в ее комнате находился кто-то посторонний.
3Кричащий Камень
– А ну-ка еще раз расскажи мне о тех кра-си-и-ивых женщинах, к которым мы направляемся в эти твои земли уичита, – ехидно произнес Таг. Он мрачно вперил взгляд куда-то вдаль, приставив козырьком ко лбу огромную ладонь.
Там вдали, волнисто изгибаясь, простиралась равнина, и редкие карликовые деревья только подчеркивали ее бескрайность.
За спиной одна из лошадей захрапела, и лошадь Тага беспокойно вскинула голову. Красные Мокасины обвел взглядом всех остальных. Из десяти лошадей, которых они взяли с собой, осталось восемь, но и они выглядели изнуренными. Они нуждались в хорошем отдыхе.
– Нам нужны свежие лошади, – сказал Красные Мокасины.
– Ты что, не слышал моего вопроса? – проворчал Таг. – Сколько нам еще тащиться до первой деревни уичита?
– Точно не знаю, – ответил Красные Мокасины. – Я не уверен, что это земли уичита.
– Хочешь сказать, что заблудился? – скептически поинтересовался Таг. – Как такое может случиться, чтобы индеец заблудился?
– Таг, а как моряк теряется в море? Куда ни глянь – вода, и везде одинаковая, разве нет?
Таг сердито нахмурился:
– Тоже мне, нашел с чем сравнивать.
– Почему бы и нет. На запад от Великого Водного Пути я никогда раньше не ходил. Откуда мне знать дорогу?
– А что ты такого уверенного из себя строил, будто наверняка знаешь, куда мы направляемся, а сам, оказывается, ни разу там не был.
– Я точно знаю, куда мы идем. Я словно вижу стрелу, летящую к цели. Я просто не уверен, что мы уже там, куда идем.
– Идем туда, не зная куда, – проворчал Таг. Затем пожал плечами. – Ну, вообще-то здесь симпатично. Море чем-то напоминает.
– Ты скучаешь по морю?
– Ни черта. Жизнь моряка отвратительна. Половина тех, кого я знал, умерли от цинги, вторая половина погибла в драках, перебрав рому, оставшиеся единицы уморил сифилис. Я сбежал и потому стал среди пиратов долгожителем. Честно говоря, я не жалуюсь, но я хотел бы обойти стороной эти земли – страна индейцев ли это или еще чего там. – С этими словами он так хлопнул чокто по спине, что тому показалось, будто у него все ребра враз лопнули. – Ты ж обещал найти мне женщину, что-то долго тянешь с этим.
Они поехали дальше по земле, в своем однообразии так похожей на море.
На следующий день около полудня они услышали, как кто-то поет. Любопытство подтолкнуло их повернуть в сторону невидимого певца. Они приблизились к краю неглубокого узкого ущелья и увидели на дне его обнаженного человека, привязанного к двум столбам за руки и за ноги. Заметив их, человек оборвал пение.
– Nakidiwa! Nakidiwa! – закричал он.
Красные Мокасины не знал языка незнакомца, поэтому ничего не ответил. Вместо этого он настороженно огляделся вокруг.
– Будь настороже, Таг, – сказал он. – Тот, кто его так привязал, может быть где-то рядом.
– Слушаюсь, капитан.
– Eespanolee? – снова выкрикнул незнакомец. – Fa-len-chee? Enkalisha? Anompa о?
Красные Мокасины удивленно вздернул брови. Последнее слово было на языке чокто, или, как его называли, мобильском – языке торговли, в основе которого лежал чокто. Он решил, что это все же мобильский, и заговорил на этом языке.
– Ты понимаешь меня? – спросил он.
– Как будто я всю жизнь на этом языке и говорил, – ответил незнакомец с таким сильным акцентом, что его едва можно было разобрать.
– А по-английски говоришь?
– Несколько слов знаю.
– А по-французски?
– Хорошо говорю, – ответил незнакомец по-французски. И это получилось у него лучше, чем на мобильском.
– Эй! – подал голос Таг. – Да этот индеец говорит по-французски!
– Таг, ты ведь тоже, кажется, говоришь на этом языке?
