Доктора сказали ему, что он может совершать восхождения на несложные скалы и хребты для собственного развлечения, если захочет. При достаточной практике он мог бы даже частично восстановить функции своей искалеченной правой ноги и затем уже преодолевать более сложные вершины. Но не Айгер и не Эверест. Ведь существуют сотни скал, которые могли бы представлять интерес для него.
Вначале он был убежден, что сможет вернуться на Эверест через год. Три раза он пытался подняться, и три раза его охватывала паника на первой сотне футов подъема. Вынужденный отступать даже перед менее сложными вершинами, он быстро понял, что Эверест или что-то подобное ему обрекут его на смерть.
С течением времени этот страх претерпел изменения, увеличился и разросся как грибок. Его страх перед восхождением стал всеобщим страхом, затронувшим все аспекты его жизни. Он опасался, что его наследство может быть потеряно из-за неправильного вложения денег. И стал следить за рынком ценных бумаг и капитала с нервным интересом, буквально доставая своего брокера. Он начал публиковать небольшим тиражом три дорогих журнала по альпинизму, чтобы защитить себя от провала на рынке. И хотя журналы давали неплохую прибыль, он периодически опасался их краха. Его преследовала боязнь рака, он видел его признаки в простуде, гриппе, головной боли, приступах диспепсии кишечника. Появившееся ясновидение страшило его. Иногда страх вторгался между ним и Конни в самые интимные моменты, лишая его силы.
Нередко он впадал в депрессию, и в течение нескольких дней у него, казалось, не было ни сил, ни желания, чтобы выйти из этого состояния. Две недели назад он был свидетелем хулиганства. Слышал крики о помощи — и ушел прочь. Пять лет назад он ринулся бы на защиту без малейшего колебания. Он пришел домой и рассказал Конни о хулиганстве; он унижал, обзывал себя и спорил с ней, когда она пыталась оправдать его. Она боялась, что он может почувствовать отвращение к себе, ибо знала: мужчин типа Грэхема такое поведение могло привести к сумасшествию.
Конни испытывала недостаток квалификации, чтобы помочь ему. Из-за своей сильной воли, противоречий и самоуверенной натуры она приносила больше вреда, чем добра, своим прежним любовникам. Она никогда не думала о себе как об эмансипированной женщине, она просто была, начиная с сознательного возраста, умнее и самонадеяннее большинства мужчин, окружавших ее. В прошлом ее любовники уступали ей в эмоциональном и интеллектуальном уровне. Некоторые мужчины склонны считать женщину низшим существом. Она едва не сломала человека, с которым жила до Грэхема, только тем, что отстаивала свое равенство и, по его мнению, сводила на нет его мужскую роль.
Состояние Грэхема было неустойчиво, и она должна была изменить свою личность. Это стоило напряжения и усилий. Ведь она знала этого человека таким, каким он был до несчастного случая. Она хотела разрушить его оболочку страха и вызволить прежнего Грэхема Харриса. Он был именно тем человеком, которого она так долго искала: человеком, который был равен ей, и которого не устрашит женщина, равная ему. Поэтому, пытаясь вернуть к жизни прежнего Грэхема, она должна была быть осторожной и терпеливой.
Ведь настоящего Грэхема очень легко разрушить.
Порыв ветра ударил в окно.
Несмотря на то что она была под одеялом, она вздрогнула.
Зазвонил телефон.
Она испуганно отодвинулась от Грэхема, звонок был очень резким. Как крик, отозвавшийся эхом в комнате. Она быстро подняла трубку, чтобы не разбудить его.
— Да, — тихо произнесла она.
— Мистера Харриса, пожалуйста.
— Кто звонит?
— Айра Предуцки.
— Очень жаль, но я...
— Детектив Предуцки.
— Сейчас четыре утра, — сказала она.
— Я извиняюсь. Действительно. Мне очень жаль. Искренне. Если я разбудил вас... это ужасно с моей стороны, но, видите ли, он хотел, чтобы я немедленно позвонил ему, если мы найдем новые факты в деле Мясника.
— Минуточку, — она посмотрела на Грэхема.
Он проснулся и смотрел на нее.
— Предуцки, — сказала она.
Он взял трубку.
— Харрис слушает.
Минуту спустя, когда он закончил разговор, она положила трубку.
— Они нашли номер десять?
— Да.
— Как ее имя? — спросила Конни.
— Эдна. Эдна Маури.
6
Постельное белье было залито кровью. На ковре справа от кровати темнело пятно, похожее на кровавую кляксу. Высохшие кровавые разводы виднелись на стене позади прикроватной тумбочки.
Трое экспертов-полицейских работали в комнате под руководством следователя. Двое опустились на корточки перед кроватью. Третий пытался найти отпечатки пальцев на запыленном ночнике, хотя наверняка знал, что вряд ли что-нибудь найдет. Это была работа Мясника, а тот всегда носит перчатки. Следователь вычерчивал траекторию кровавых пятен на стене, чтобы установить, был ли убийца левшой или действовал правой рукой.
— Где тело? — спросил Грэхем.
— Я очень сожалею, но тело увезли в морг десять минут назад, — ответил детектив Предуцки так, словно он вдруг почувствовал ответственность за некую непростительную оплошность в своих действиях. У Грэхема мелькнула мысль, не являлась ли вся жизнь Предуцки сплошным оправданием. Детектив быстро принимал ответственность за все и считал себя виноватым, даже если он вел себя безупречно. Это был человек неопределенного вида со слабенькой комплекцией и светло-карими глазами. Несмотря на столь невыразительную внешность и видимость комплекса неполноценности, он являлся одним из наиболее уважаемых членов манхэттенского отдела по расследованию убийств. Большинство из коллег детектива дали понять Грэхему, что он работает с лучшим из них. Айра Предуцки был выдающейся личностью в департаменте.
— Я задерживал «скорую» как можно дольше. Однако у вас ушло много времени, чтобы добраться сюда. Конечно, я поднял вас среди ночи. Но я был вынужден сделать это. Затем вы, вероятно, вызвали такси и прождали его долго. Очень сожалею. Возможно, я все испортил. Мне бы следовало оставить тело здесь немного дольше. Я понимаю, вам хотелось бы видеть его там, где оно было обнаружено.
— Это не имеет значения, — сказал Грэхем. — Мысленно я уже видел ее.
— Конечно, — сказал Предуцки, — я видел вас в программе Прайна.
— У нее были зеленые глаза, да?
— Точно такие, как вы сказали.
— Ее нашли раздетой?
— Да.
— На ней было много ножевых ран?
— И это так.
— И жуткая зверская рана в горле?
— Все верно.
— Он изуродовал ее тело?
— Да.
— Как?
— Страшно, — ответил Предуцки. — Я полагаю, мне не следовало рассказывать вам, потому что ужасно даже слышать об этом. — Предуцки сжал пальцы. — Он вырезал кусок ее живота. Вырвал, как пробку, с пупком в середине. Жуть...
