— Поискать топливо для костра, — говорит Тоби. — А теперь слушай. Возможно, там кто-то есть.
— Мертвый?
— Не знаю.
— Я больше не хочу видеть мертвецов, — капризно говорит Рен.
Тоби думает, что, возможно, у нее не будет особого выбора.
— Вот карабин, — говорит она. — Вот спусковой крючок. Стой здесь и никуда не уходи. Если из этой двери выйдет кто угодно, кроме меня, — стреляй. Смотри не застрели меня по ошибке. Ясно?
Если ее там пристукнут, у Рен хотя бы будет оружие.
— Ясно, — говорит Рен. Она неловко берет ружье. — Но мне это не нравится.
Это безумие, думает Тоби. Она так напугана, что выстрелит мне в спину, если я чихну. Но если я не проверю, что там в комнате, мы сегодня не будем спать, и, может быть, к утру нам перережут горло. И огня у нас не будет.
Тоби входит в комнату с фонариком и ручкой от швабры. На полу разбросаны бумаги и разбитые лампы. Под ногами хрустит битое стекло. Запах стал сильнее. Жужжат мухи. У Тоби встают дыбом волосы на руках, кровь шумит в голове.
Сверток на полу явно имеет человеческие очертания. Он покрыт каким-то отвратительным одеялом. Тоби видит купол лысой головы, пучки волос. Она тычет в одеяло палкой, не отводя луч фонарика. Стон. Тоби снова тычет, сильнее: одеяло слабо дергается. Вот появились щели глаз и рот — запекшиеся губы покрыты волдырями.
— Еб твою мать, — говорит этот рот. — Ты чё за ёба?
— Вы больны? — спрашивает Тоби.
— Эта сука меня подстрелила, — отвечает он. Глаза моргают от света. — Выключи эту штуку нахуй.
Ни из носа, ни изо рта, ни из глаз кровь не идет; можно надеяться, что чумы у него нет.
— Куда подстрелила? — спрашивает Тоби.
Это наверняка ее пуля, с того раза, на лугу. Из свертка выцарапывается рука: красно-синие вены. Он ссохся, чудовищно грязен, глаза ввалились из-за жара, но это Бланко, сомнений нет. Уж кому и знать, как не Тоби — она видела его вблизи, ближе не бывает.
— В ногу, — говорит он. — Загноилась. Эти сволочи меня бросили.
— Двое? — спрашивает Тоби. — С ними была женщина?
Она старается, чтобы голос не дрожал.
— Дай попить, — говорит Бланко.
В углу, рядом с его головой, валяется пустая бутылка. Две бутылки, три. Обглоданные ребра: сиреневая париковца?
— Кто там еще с тобой? — скрипит он. Дышать ему трудно. — Другие сучки. Я слышал.
— Покажите ногу, — говорит Тоби. — Вдруг я смогу помочь.
Может, он притворяется. Этот трюк стар как мир.
— Я умираю, нахуй, — говорит Бланко. — Выключи свет!
Тоби видит, как различные планы действий проходят у него под черепом, отражаясь на лбу разной степенью хмурости. Узнал ли он ее? Попытается ли атаковать?
— Снимите одеяло, — говорит Тоби, — и тогда я принесу вам воды.
— Сама сними, — хрипит Бланко.
— Нет, — говорит Тоби. — Если вам не нужна помощь, я вас тут запру.
— Замок сломан, — говорит он. — Тощая сука, бля! Дай воды!
Тоби улавливает другой запах: может, с ним еще и что другое не так, но он разлагается.
— У меня есть «зиззи-фрут», — говорит она. — Это лучше воды.
Она, пятясь, выходит в дверь и закрывает ее за собой, но Рен успевает разглядеть.
— Это он, — шепчет она. — Третий, самый ужасный!
— Дыши глубже, — говорит Тоби. — Ты в полной безопасности. У тебя есть ружье, а у него нет. Главное, не своди прицел с двери.
Тоби роется в рюкзаке, находит оставшуюся бутылку «зиззи-фрут», выпивает четверть теплой, сладкой, пузырящейся жидкости: у хорошего хозяина ничего не пропадает. Затем Тоби доливает бутылку настоем Мака и для ровного счета щедро добавляет порошка из мухоморов. Белые Ангелы Смерти, исполнители темных желаний. Если приходится выбирать из двух зол, выбирай наименьшее, сказал бы Зеб.
Тоби пихает дверь ручкой от щетки и светит туда фонариком. И верно, Бланко ползет по полу, оскалившись от усилий. В одной руке у него нож: скорее всего, Бланко надеялся подобраться поближе к двери и схватить Тоби за ноги, когда она войдет. И забрать ее с собой или использовать как разменную фишку, чтобы захватить Рен.
Бешеные псы кусаются. Какого тебе еще подтверждения?
— Вот, держи, — говорит она.
Катит бутылку в его сторону. Нож падает со звоном, Бланко хватает бутылку, отворачивает пробку дрожащими руками и жадно пьет. Тоби ждет, чтобы убедиться, что он выпил все.
— Теперь тебе станет лучше, — мягко говорит она. И закрывает дверь.
— Он оттуда выйдет! — говорит Рен. Лицо у нее пепельное.
— Если выйдет, мы его застрелим, — отвечает Тоби. — Я дала ему болеутоляющих, чтобы он успокоился.
Она произносит про себя слова извинения и отпущения, какие произнесла бы по раздавленному жуку.
Она ждет, пока подействует Мак, и снова входит в комнату. Бланко тяжело храпит; если его не прикончит Мак, то прикончат Ангелы Смерти. Она поднимает одеяло: левое бедро — жуткая мешанина разлагающихся тряпок и гниющей плоти, все преет вместе. Тоби изо всех сил сдерживает тошноту.
Она обходит комнату в поисках горючих материалов и собирает сколько может унести — бумаги, остатки разломанного стула, стопку компакт-дисков. В сторожке есть второй этаж, но Бланко закрывает проход к месту, где должна быть лестница, а Тоби еще не готова так близко к нему подходить. Она ищет сухие ветки под деревьями. С помощью зажигалки для барбекю, бумаги и компакт-дисков ей наконец удается развести огонь. Она варит бульон из ноги париковцы, добавляет грибы и портулак, который нарвала на цветочной клумбе; они едят, сидя в дыму костра — из-за москитов.
Спят они на плоской крыше, куда забрались по дереву. Рюкзаки они тоже втаскивают наверх, и три оставшиеся ноги париковцы, чтобы никто не украл их ночью. Крыша покрыта гравием и к тому же мокрая; они подстилают полиэтиленовые накидки. Звезды ярче яркого; луна невидима. Перед тем как заснуть, Рен шепчет:
— А если он проснется?
— Уже не проснется, — отвечает Тоби.
— Ох, — едва слышно говорит Рен.
Что это — восхищение подвигом Тоби, благоговение пред ликом смерти? Он бы все равно не выжил, говорит себе Тоби, с ногой в таком состоянии. Такое лечить — только зря переводить опарышей. Но все же Тоби только что убила человека. Или совершила акт милосердия — по крайней мере, перед смертью он не мучился жаждой.
Не обманывай себя, детка, говорит голос Зеба у нее в голове. Ты хотела ему отомстить.
— Да отыдет его Дух с миром, — говорит Тоби вслух. Какой бы у него там ни был дух, у свиньи ебучей.
