Поскольку раньше, когда я работал в Вашингтоне, мне уже предлагалась эта сумма, я ответил сразу, без подготовки.
— Миллион долларов недостаточно, чтобы оценить мою честь, Майкл. Вам, очевидно, известно, что мне уже делались подобные предложения. Мне хватает того, что у меня есть, и больше мне не надо. Больше всего я хочу, чтобы мои дети и внуки были горды мною. Кроме того, неужели Вы думаете, что, проработав в советской разведке всю свою жизнь, я вот просто так от всего этого сейчас откажусь?
— Нам известно, что в 1984 году у Вас была встреча с этим агентом, — продолжал упорствовать Рошфорд.
Это заявление не соответствовало действительности, но мне стало любопытно, откуда это они взяли.
— Вы выезжали на встречу на своем велосипеде, — уточнил он.
Так вот в чем дело — ну это просто невероятно! Рошфорд был прав относительно моих поездок в выходные дни в пригород Вашингтона на велосипеде, но это не имело никакого отношения к моим оперативным делам. Очевидно, он имел в виду случай в июле 1984 года, когда я упал с велосипеда. В то время Алена с Еленой уехали на лето в Москву, и по выходным дням я взял за привычку совершать велосипедные прогулки по дороге вдоль обводного канала C&O, по которой раньше лошадьми тащили баржи, обходя пороги на реке Потомак. Эта дорога теперь пользовалась большой популярностью у утренних бегунов и велосипедистов, и проводить здесь какие-либо операции было просто бессмысленно.
Так вот, в одном месте что-то попало в спицы переднего колеса. Колесо сразу заклинило и я, перелетев через руль, упал на землю. Я сильно ударился спиной, на лице была кровь, чудом я не свалился в находившуюся рядом глубокую яму, иначе последствия были бы куда серьезнее. Один из находившихся поблизости американцев предложил свою помощь и довез меня на машине до ближайшего госпиталя, где мне на шею и лицо наложили одиннадцать швов. Очевидно, ФБР стало известно об этом случае из медицинского формуляра, заполненного, как это положено в подобных случаях, в госпитале при приеме пострадавшего.
Хотя вполне возможно, что участие в этом эпизоде ФБР не ограничилось простой констатацией случившегося. Елена была убеждена, что за моим падением стоит Бюро, хотя я находил это просто смешным. Однако утверждение Рошфорда, что в 1984 году я встречался с Хансеном, заставило меня думать, что, может быть, Елена была права. Очевидно, ФБР предполагало, что я провожу встречу с использованием велосипеда, и постаралось меня в тот раз «нейтрализовать».
Я также не мог исключить возможность, что информация, содержавшаяся в письме «Источника», каким-то образом в 80-х годах просочилась за пределы резидентуры. Я знал, что по крайней мере два сотрудника резидентуры скрытно открывали конверт и прочитали письмо. С учетом всего этого я наконец принял решение ввести в заблуждение Рошфорда тем же способом, как я пытался в 1985 году обеспечить безопасность операции с Хансеном, — допустив утечку вымышленной истории, что письмо являлось частью операции прикрытия, предпринятой для защиты агента болгарской разведки.
Я извинился и вернулся в отель. Голова шла кругом. Мне нужно было отдохнуть, чтобы утихла ноющая боль в боку, чтобы восстановить силы, а по возможности и настроение. Больше всего мне нужна была передышка, чтобы хорошо обдумать, что произошло на пляже.
Рошфорд еще несколько раз пытался поговорить со мной. Я все еще плохо себя чувствовал и поэтому решил прервать мой визит в США. Я позвонил Алене и предупредил ее, что не смогу прилететь, чтобы повидаться с ней, а затем заказал билет на самолет Аэрофлота. За день до отлета из Вашингтона боль в боку так же внезапно прекратилась, как она возникла четырьмя днями ранее.
Дома в Москве я снова и снова прокручивал в голове случившееся. Было ясно, что ФБР ищет американца, который прислал нам письмо, изобличавшее Моторина, Мартынова и Южина, а также содержавшее информацию о разведывательных спутниках США. Хотя я знал, что большая часть того, что мне рассказал Рошфорд, не соответствовала действительности, то, что американцам все же удалось точно узнать, могло быть получено только от какого-то агента. Если «Источник» все еще сотрудничал с нами, он был в опасности.
В данный момент меня, однако, беспокоило не то, что было или не было известно ФБР. Я не понимал, почему никто в СВР не предупредил меня о ситуации с действующей агентурой, к которой я когда-то имел отношение, перед моим первым приездом в Вашингтон после выхода в отставку. Объем моих сведений об «Источнике» делал его крайне уязвимым перед американской контрразведкой.
Очевидно, в Службе сочли, что в случае чего я с возникшими проблемами справлюсь сам. С того времени, когда с 1986 года я был отлучен от штаб-квартиры ПГУ, я не имел никакой информации относительно состояния дел с агентами, с которыми я работал, находясь в США. Да, я не знал настоящего имени или других данных о Хансене и не мог напрямую его выдать. Тем не менее, я располагал некоторыми сведениями по делу. Если бы меня накачали психотропными средствами, что, как я подозревал, имело место в действительности, то в этом случае нельзя было бы точно установить, что я мог рассказать об операциях советской разведки в США.
Как только я вернулся в Москву, я рассказал Шебаршину, что со мной произошло в Вашингтоне. Мы пришли к выводу, что в ФБР могли каким-то образом узнать о существовании «Источника» и предпринимают сейчас активные разыскные меры, чтобы получить об агенте как можно больше данных. Я написал подробный отчет об инциденте в Вашингтоне на имя директора СВР Вячеслава Трубникова. Несколькими днями позже Шебаршин и я встретились с ним в загородной резиденции СВР. Беседа была дружеской. Я подробно рассказал о поездке в Вирджинию и предпринятой в отношении меня вербовке сотрудниками ФБР. Трубников согласился, что «Источник» находится в опасности. Как я понимаю, Службой были приняты дополнительные меры по обеспечению безопасности агента, но они, очевидно, не были достаточными. Менее чем через два года ФБР все же его «вычислило» и арестовало. Несмотря на это, вербовочные подходы ко мне продолжались.
4
В июне 1999 года Алена, прилетевшая в Москву на летние каникулы, сообщила нам, что она влюбилась в американца. Честно говоря, меня эта новость не обрадовала. Первой моей мыслью было, что объект ее любовного интереса вполне мог иметь определенное отношение к ФБР. Я убедил Елену помочь отговорить дочь от ее увлечения. Однажды мы просидели до трех часов утра, пытаясь доказать дочери, что американцы как нация значительно отличаются от русских по культуре, взглядам на жизнь, особенностям характера и т. п.
— Будет лучше, если ты забудешь о своем парне, — сказал я. — Тебе еще остался один год учебы в Штатах, затем ты возвратишься в Москву, и все вернется на круги своя.
Алена рассказала, что она познакомилась с молодым человеком в Университете на занятиях по немецкому языку. Они стали встречаться. Ее новый знакомый рассказал, что он изучает русский язык и был в Москве.
Существовала вероятность, что все это было подстроено ФБР. Мне только оставалось надеяться, что американцы оставят Алену в покое. Неписаное, но строго соблюдаемое среди разведслужб мира правило гарантировало неприкасаемость детей сотрудников противоборствующих спецслужб. Если американцы пойдут на провокации в отношении находящихся в США российских детей, такие же действия могут быть предприняты против молодых членов семей сотрудников ЦРУ, находящихся в Москве. И тем не менее, полностью рассчитывать на это было нельзя.
