Позвонил командирам 41-го и 35-го стрелковых корпусов. Оба с горечью доложили, что на некоторых участках наши войска потеснены; у противника много танков, и он настойчиво повторяет атаки.
Я осведомился, где и насколько мы отошли. Еще раз обратил внимание на то, что туман не только усложняет наше положение, но и помогает нам, дал некоторые советы и вышел из землянки, чтобы послушать стрельбу и попытаться по выстрелам уяснить себе картину боя.
Не раз к не два в этот день я слышал, как шквал танковых выстрелов то приближался, то удалялся при непрекращающейся артиллерийской стрельбе с нашей стороны, а командиры корпусов то докладывали с радостью: «Отходит, гоним! Противник оставил на поле боя много трупов и подбитых танков! Есть пленные!» то говорили с грустью: «Противник снова нас вынудил к отходу…»
Весь день, пока не стемнело, был насыщен переживаниями и волнениями. Немецкая пехота, сопровождая танки, не раз доходила до огневых позиций нашей артиллерии и снова откатывалась под ее огнем, оставляя на поле боя все большее количество танков.
Да, это был страшный бой, тяжелый день. Населенные пункты Замосць, Подыховне, Воля-Пеницка, Дворска, Голонивы много раз переходили из рук в руки. Бой утих только в темноте. Наши войска не продвинулись ни на шаг, но ни на шаг и не отступили.
Одна из танковых групп подошла на сто пятьдесят метров к высотке, на которой находился командир корпуса генерал Никитин. Он не только не перенес НП, но и лично командовал орудиями прямой наводки, своим примером воодушевляя артиллеристов. Несколько тяжелых немецких танков были подбиты, а другие скрылись в тумане. Я всегда знал, что генерал Никитин отличный военачальник, но никогда не предполагал, что в его маленьком и худеньком теле живет столько силы и энергии, что у этого человека столько солдатской отваги и прекрасной веры в своих боевых товарищей. Через полчаса я был там, горячо поблагодарил артиллеристов, а Никитина крепко обнял и расцеловал.
Пасмурная погода второго дня досаждала не только нам; не имея возможности нам помочь, летчики тяжело переживали свое бездействие. Вершинин сказал мне по телефону: «Все летчики не отходят от самолетов, они страшно волнуются. Но что поделаешь с погодой?»
Противнику удалось задержать наше наступление. Но какой ценой? Военнопленные из мотополка дивизии «Великая Германия» показали, что их полк, наступавший совместно с семидесятью тяжелыми танками «пантера» и «тигр», только за первые три часа боя потерял не меньше трети танков и пехоты. 16 января на рассвете возобновилось ожесточенное сражении. В этот день мы отражали атаки — их было более двадцати. Но в шестнадцать часов погода прояснилась, и с помощью авиации мы пошли и наступление и продвинулись вперед на два-три километра. Наши соседи слева прорвали две полосы обороны врага, успешно форсировали Ожиц и наступали на город Пшасныш.
Авиаразведка установила большое движение немецких обозов, машин и отдельных танков в западном направлении, от фронта — к городу Пшасныш, а оттуда на Цеханув. Противник, потерпев неудачи в своих атаках и видя угрожающее продвижение наших левых соседей, начал отводить тылы.
18 января мы овладели Красносельцем, захватив полторы сотни пленных и большие трофеи.
20 января мы были уже в Хожеле. Взяли сто пятьдесят пленных. На грязных мундирах усталых немецких солдат, бредущих под конвоем в наш тыл, видны были нашивки пехотной дивизии, инженерной бригады, дивизии «Великая Германия» и даже солдат штрафного батальона.
Каждый из командиров нашей армии мечтал первым пересечь границу Восточной Пруссии. Эта честь выпала солдатам и командирам 1172-то стрелкового полка под командованием подполковника Серегина, которые первыми перешли границу Восточной Пруссии днем 20 января 1945 года.
Легко сказать — перешли…
На границе пришлось преодолевать мощный оборонительный рубеж. Это были пограничные укрепления, построенные до войны: три траншеи полного профиля, врезанные огневые точки — железобетон, бронеколпаки, проволочные заграждения. Для сохранения этих укреплений в секрете немцы выселили все польское население в радиусе пяти километров. Дома здесь были сохранены для имитации жилого района, но окон и дверей в них не было. Поля пять лет не обрабатывались. Так и стояли мертвые дома в зарослях бурьяна, покрытые снегом.
Стоя здесь, на польской земле, я вспоминал тяжелые бои последних дней.
И еще я вспоминал бои под Москвой той тяжелой осенью, осенью 1941 года, и кровавую битву на Волге, и битву за Орел, отмеченную первым орудийным салютом. Сколько потом было салютов! И каждый приказ, благодарящий победителей, призывал помнить героев, павших за свободу своей Родины, своего народа, Я вспоминал лица боевых товарищей, которых знал. многих, очень многих уже нет с нами.
Вот что значат слова — «перешли границу Пруссии».
Город Яново находится на берегу реки Ожиц, отделявшей некогда в этом месте Польшу от Восточной Пруссии. Дивизии Михалицина и Веревкина были уже за рекой, когда я прибыл в Яново за два часа до темноты. Взойдя на высокую колокольню, я увидел перед собой сплошные пожары; их обрамляла ломаная линия подымающихся к небу черных дымов.
— Ну и картина! — сказал генерал Коннов. — Очевидно, дымки побелее нужно считать пройденным этапом, а черные обозначают рубеж, которого достигли наши войска. Далеко уже.
Помолчали. Потом кто-то добавил:
— Долго наши солдаты стремились к фашистскому логову, теперь их не остановить никакими силами.
20 января Военный совет армии поздравил солдат, сержантов и офицеров со вступлением на землю врага и обратился с воззванием к ним: «Наше всеобщее давнишнее желание сбылось. Теперь нужно добраться до сердца гитлеровской Германии и вонзить в него наш красноармейский штык. Так ускорим же наше наступление!..»
В приграничных населенных пунктах гражданского населения мы почти не встречали, а если встречали, то дряхлых стариков и старух, которые хотели умереть там, где родились. Гитлеровцы приказывали уходить всем, угоняли или пристреливали скот. Кто не хотел уходить (это были по большей части крестьяне), то скрывались семьями в лесу, ожидая, пока придут наши войска. Но чем дальше мы продвигались, тем больше было оставшихся.
В городе Вилленберг мы встретили ожесточенное сопротивление. Здесь, на реке Омулев, у противника был заранее подготовленный рубеж с двумя траншеями и проволокой в два кола. Город горел, подожженный фашистами. Форсировав реку, мы овладели им обходом с востока и запада.
Вторым по величине городом в Восточной Пруссии — Алленштайн овладели 22 января соединения 3-го гвардейского кавкорпуса и 35-го стрелкового корпуса, а 23-го наша армия была в Ортельсбурге и Пассенхайме (Вилленберг и Ортельсбург были захвачены ночным боем). Взяли пленных и большие трофеи.
За последние шесть суток мы продвинулись более чем на сто километров. Задачу, поставленную нам на восемь суток — выход на линию Клайн-Дакхайм и Мушакен), мы выполнили за семь суток.
24 января, продвинувшись лишь на три — пять километров, мы оказались перед вторым укрепленным районом, созданным задолго до войны. В полосе нашей армии он проходил в северо-западном направлении — от Ортельсбурга на Пассенхайм и далее на Алленштайн, по перешейкам между озерами. Берега озер, почти везде высокие, были покрыты сосновым лесом. В ряде мест противник разрушил плотины, затопив низменности и овраги.
