Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Почему вот я всё время стесняюсь признаваться самой себе в том, что тоже способна на что-то нежное и светлое, почему я саму себя вечно обосру, обсмею, обоями оклею? Боюсь ложного пафоса? Слюнявой сентиментальности? Потому что я – суровый панк? Да ведь не панк, конечно… Трус, что ли?
Какая я – так определить и не могу. А вот какой Глеб – вижу. И могу думать о нём бесконечно. Мужчина мужского типа – это чудо, это редкость. И это такое счастье, что Глеб, как подарок, достался мне именно таким, какой есть. Когда развились в нём только хорошие качества. И он не успел стать капризным, неуверенным (вариант – излишне, болезненно уверенным в себе), лживым, слабонервным. Юный Глеб играет жизнь и отношения набело – и как это отличает его от всех тех мужчин, что были у меня когда-то раньше! Не то было обидно даже, что они старались отгородиться от моей суперпреданной любви – ведь у меня, как у настоящей перфекционистки, всё с размахом, на полную катушку, до крайней степени проявления признака, не каждый такое выдержит. Нет, дело не в этом. Они не выкладывали отношения со мной на главную страницу сайта своей жизни. Держали их в черновиках. Я это только смутно тогда понимала, а сейчас поняла чётко. То были всё наброски, тренировка – так, наверное, объясняли они себе. Я ещё молод, женщин много, хороших и разных, а потому всё впереди, куда торопиться. И надеялись, что настоящая мужская жизнь, настоящие любовные отношения наступят позже. А сейчас пока можно и так… Чего страдать и их теперь обвинять? Это только мой промах – позволила отнестись к себе плохо, не сумела доказать, что я хорошая и нужная, вот и полетела в корзину, освободив место для других женщин.
В общем, наверно, я открыла секрет – мужчина должен попадать в руки женщины в самом юном своём возрасте. В смысле, любимый мужчина. И тогда главная задача этой самой женщины – не дать ему стать плохим: слабым, подлым, нервным и проч. Чтобы заложенные в него природой истинно мужские качества сохранились. Чтобы он не стал таким, каким делает их нынешняя жизнь и неумные женщины. Как я.
Как я раньше! РАНЬШЕ! Я постараюсь поумнеть – в житейско – бытовом плане особенно! И Глеба не отпущу. И не испорчу. Да.
Да, я смотрела на то, как Глеб ковыряется в своих железяках, и понимала: я его обожаю. Но что значит – обожаю? Он как бог для меня? А ведь правда – если генеральный Бог не против и всё правильно понимает, глядя на нас, то Глеб – центр моей маленькой вселенной. Всё, что есть хорошего, у меня связано с ним. Что я готова для него на всё – это фигня, пустые слова. Я больше чем готова. Но очень надеюсь, что моих жертв не понадобится и что я не спровоцирую повод Глебу рисковать за меня жизнью. Что я ему лучше в мирной обстановке пригожусь.
Но не буду, не буду Глеба хвалить! Не расскажу о нём подробностей. Какой есть, весь мой. Когда рассказываешь о своём мужчине другим – до чего же он хороший, расхваливаешь его, он сразу становится всем нужен. И его хвать – и уводят умные, смелые, умелые дамочки. Наконец-то я смогла это учесть. Я буду, я очень буду стараться.
Наконец, мы снова поехали. Я настроила свой спутниковый навигатор, и в комплекте с географической картой мы получили возможность стопроцентно ориентироваться в пространстве. Нас ждало ещё минимум полтысячи километров. А то и больше. Спешить нам было некуда, бензин всё дальше от Москвы хоть чуть-чуть, самую капельку, но дешевел. Мы сравнивали цены на заправках и веселились, пытаясь выявить закономерность.
Никто за нами не гнался – да и попробуй, даже если ты особо крутой деревенский милиционер, вычисли нашу машину! Будем считать, что оторвались. Конечно, мой позорный демарш в церкви не мог остаться незамеченным. Но как это всё объяснят местные жители, сопоставят ли факты, заявят ли куда-то – лучше не думать. Голова могла лопнуть. Что толку – думай, не думай. Лучше спрятаться понадёжнее. Россия, будем надеяться, всё-таки большая.
Выздоравливала я медленно – подкосило вольную птицу сидение на цепи и беготня по полям и лесам с голым задом. Даже летать не хотелось, хотя сворачивай с дороги в любую сторону и летай до упаду! Но Глеб советовал не рисковать. А я и не рвалась.
Снег быстро растаял, весна оказалась дружная и сухая. Мы ехали по шоссе, я глазела направо и налево. Эх, а по бокам-то всё косточки русские! Сколько крестов, памятников и тревожно-ярких пластмассовых венков! Сколько народу набилось на дорогах – кто они, эти люди, как погибли, почему так случилось? Страшно подумать. Я отводила от них взгляд. Но к одному кресту пришлось нам с Глебом подскочить. Горел он, капая пластиковыми цветами венка в шустрое пламя. Мы его потушили, разбросали сухую траву вокруг, как смогли крест поправили, поехали дальше.
Но пожары продолжались. Полыхало вдоль дороги и вдали, и леса, и луговины. Русские жгли Россию. И сделать с этим ничего было нельзя. Весёлый быстрый огонь охотно разбегался по прошлогодней траве, подсушенной весенним солнцем до состояния пороха, набирал силу. И когда он подбирался к сухим бурьянам, что моментально заполоняют всё, пришедшее в запустение, стену огня было уже не остановить. Мы попробовали – подбежали туда, где гудела и полыхала какая-то одиноко стоящая постройка. Но куда там, разве сунешься? А пламя, охватив деревянное строение, помчалось дальше. Откуда-то взявшийся ветер подбодрил его, оно разрослось и двинулось вперёд – к ещё более пышным бурьянным зарослям.
Мы доезжали до дорожных постов, сообщали – про сожжённые деревни, про дачи, которые полыхали. Знаем, говорили милиционеры. За всеми не уследишь – а людям нравится. Кинул спичку – и смотришь, как бежит с треском огонёк. Сгоревшие деревни – это в основном дома московских дачников. Они пока пустые. Были. Вот владельцы удивятся, когда приедут. А в одной деревне даже конюшня сгорела – со всей амуницией и единственной лошадью. Глеб, слушая об этом, напрягся, сморщился, коротко и зло выругался. А когда мы поехали дальше, вспоминал Бекешу и говорил, что обязательно, обязательно его выкупит. Верный.
Едкий дым преследовал нас теперь постоянно. То там горело, то тут. Жутко было смотреть, как от деревень оставались только печки – торчали их трубы посреди чёрного пожарища. Как будто фашисты прошли. Неужели людям жечь траву до такой степени нравилось, что они не принимали в расчёт последствия своих действий?
И с этим народом я собиралась жить…
Однако, когда пришло время сворачивать с шоссе, ситуация немного изменилась. То ли людей в этих лесных краях жило меньше, то ли лень им было траву поджигать, то ли некогда, но и воздух стал почище, не таким дымным, и ощущение, что мы по прифронтовой территории едем, пропало.
Ещё глуше нам хотелось забраться, ещё. И мы катались по просёлочным дорогам. Хотя это громко сказать – катались. Время для переезда мы выбрали не самое удачное – на дорогах была такая грязюка, что застревали мы неоднократно. Однажды нас даже трактором тащили. Вытащили.
Да дело было не только в дорогах. Наверное, из-за этой самой весенней неустроенности и грязи все населённые пункты мне казались какими-то убогими. Хотелось сказочную деревеньку с избушками – посреди леса всю такую, да по-над речкою, да чтобы девушки с коромыслами и парни с балалайками. Шучу. Чтобы поменьше народу и далеко в глуши. А лучше, чтобы вообще никого. Что мы там будем делать, нас пока не волновало. Главное – найти.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
