Найл аккуратно убрал карту в карман, смахнул перебинтованной рукой капли дождя со щек и продолжил подъем. Согласно карте впереди ждал поворот. И он сам ждал – с надеждой – появления зримого подтверждения близости места его назначения.
Эта мысль напомнила ему о том, что исцеление от той специфической детской тревоги произошло не из-за встреч с отцом после школы и не из-за кексов, размораживаемых матерью ко времени его возвращения домой, – а только благодаря Фебе.
Найл резко остановился. У него появилось ощущение, что земля может разъехаться у него под ногами, провалиться из-за происков какой-то подземной эрозии. Зуд на шее, на левой лодыжке вспыхнул с новым обжигающим ожесточением, словно испортился какой-то внутренний термостат. Он глубоко вздохнул пару раз. Ударил лодыжкой по другой ноге, похлопал по шее тыльной стороной ладони.
Может ли он думать об этом? Он вдруг осознал, что постоянно проверяет себя. С маленькой Фебой все в порядке, понял он, запретная зона начиналась примерно с ее девяти лет.
Итак, именно Феба исцелила его от страха исчезновения родителей, дома, всего знакомого и дорогого. Она родилась как раз в то время, и ее присутствие почему-то развеяло все угрозы исчезновения и сверхъестественного похищения. Он вернется домой, и она встретит его, на своем детском развивающем коврике, посмотрит на него умными и понимающими глазками, протянет кулачок, чтобы схватить его руку, она будет крепко держать его. А научившись ходить, она будет выбегать и встречать его у двери. «Словно ершик для очистки трубок, она устраняла любые жизненные мерзости, – думал он, – построила для меня крепость из картонных коробок, помогала мне рисовать единорога, копалась со мной в песочнице, пока мы не отрыли сокровища».
Найл сделал последний поворот, и дождь внезапно прекратился. Он пригляделся к дому, который, согласно карте, и должен был предстать перед ним. Добрался ли он до нужного места? Он не ожидал увидеть такое большое и основательное строение – по его прикидкам, он должен был выглядеть победнее. Насколько он понял, его строили как сторожку, на краю усадьбы каких-то протестантов. Однако этот дом выглядел как небольшой особняк.
Он направился к нему, но с некоторой настороженностью. Вряд ли он нашел то, что нужно. Правда, на карте в этом краю не отмечено больше никаких других строений, но это еще не означало, что перед ним нужный дом. Он как раз собирался еще раз свериться с картой, когда из-за амбара появилась некая особа, и Найл мгновенно понял, без тени сомнения, что попал в нужное место.
Эта босоногая особа держала в руке яблоко. На ее груди поблескивал музыкальный инструмент – название которого пока не всплывало из памяти Найла. Откусив пару раз яблоко, она зашвырнула его под дерево, где оно разбилось вдребезги, и ошметки упали на землю. Наконец она заметила Найла. Стоя на одной ноге и вытирая рот, она задумчиво разглядывала его.
– Вы потерялись? – спросила она.
Пронзительная острота этого вопроса, слетевшего с ее губ, сразила Найла. Он покачал головой. В этот момент он испугался, что голос изменит ему.
– Деревня там, – сообщила она, вытянув руку в направлении, откуда он пришел, – а гора в другой стороне, – добавила она, махнув рукой куда-то за свою спину.
– Я знаю, – наконец осмелился сказать он, – у меня есть карта.
– А-а, тогда ладно, – сказала она.
Положив пальцы правой руки на вертикальную клавиатуру музыкального инструмента, она нажала несколько клавиш и, прищурившись от внезапно выглянувшего солнца, молча взглянула на него. Переминаясь с ноги на ногу, он невольно отвел взгляд, опустил глаза, подавляя желание почесать шею и запястье. Он совершенно не ожидал такой встречи.
Он похлопал забинтованными пальцами по тому месту, где под кожей пульсировала жилка, и внезапно на ум пришло забытое слово: аккордеон. Этот инструмент называется аккордеоном. Ему представилась страница энциклопедии, всплывшая из какого-то далекого дня, когда в промежутке между школой и ужином он мог поваляться в своей спальне и от нечего делать заучивать эти страницы. Качество извлекаемых звуков обеспечивается движением мехов. Нажатие на клавишу поднимает крышку воздушного клапана над язычковой камерой, и благодаря колебанию язычка извлекается соответствующий музыкальный тон. Наиболее популярен среди кельтов и народов Восточной Европы для исполнения этнической музыки.
Найлу пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от этого мерцающего текстового наваждения.
– Я… э-э… – начал он, не зная, что лучше сказать, – я ищу Дэниела Салливана.
– Это мой папа, – девочка пожала плечами, – он здесь больше не живет.
– Ох, – Найл растерялся. Его ум, отчасти еще занятый аккордеонами, любезно снабдил его еще одним фактом: часто украшены инкрустациями из перламутра. Собрав все силы, он заставил себя вернуться в настоящее, к обескураживающей новости, свидетельствующей, что отец больше не живет там, где, по его словам, жил.
– Я не знал этого, – удалось выдавить Найлу.
– Теперь он живет в Лондоне, – пояснила девочка странным распевным голоском с явным ирландским акцентом, продолжая разглядывать его своими вызывающими тревожные воспоминания глазами.
– Ладно. Извините, я понятия не имел. Он не сообщил мне, что… переехал. Иначе я не осмелился бы… Извините. Видимо, мне надо… – Найл начал поворачивать в обратную сторону, но остановился, осознав, что ему некуда идти.
– Откуда вы знаете моего папу? – спросила девочка с аккордеоном.
Найл поддался желанию потереть запястье. Он не смог совладать с ним – хотя бы минутку, он ничего не мог поделать, кроме этого.
– Я… э-э… – он почесывал руку, протаскивал ногти по запястью и получал полнейшее, недозволенное, временное облегчение, считая до четырех, до пяти, решая, что остановится на девяти, да, он сможет остановиться. – В общем, он и мой папа тоже.
Найл тут же мысленно обругал себя. Ему не следовало этого говорить. Какая глупость. Это вырвалось случайно. Если бы проклятый зуд не отвлек его, он не сказал бы ничего, ни за что бы не признался. Он мог бы уйти от этого дома целым и невредимым, никому не причинив неудобств, вернуться в деревню, найти место для ночлега, а потом вернуться в Штаты, в свою квартиру, к своей заокеанской жизни.
– Неужели? – удивленно произнесла девочка, слегка выпрямившись. – Погодите, так вы из… как его там? Из Америки?
– Да, – ответил Найл, – из как ее там Америки.
Он должен прекратить раздирать ногтями запястье, должен, он понимал, но он не мог, просто не мог.
– Слушай, похоже, я дал маху, – признался он. – Мне следовало сначала позвонить или написать, в общем, как-то связаться. Совсем не подумал…
– Подожди здесь, – сказала она и убежала в дом с постанывающим от ее бега аккордеоном.
Через несколько секунд открывшаяся дверь извергла трех или даже четырех собак, которые принялись прыгать вокруг него, принюхиваясь к области гениталий и дружно повизгивая, и юную китаянку лет десяти. Она стояла на крыльце в ночной рубашке, являя образец такой поразительной распускающейся красоты, что Найл счел за лучшее вовсе не смотреть на нее.
