Об Анне и сыне он старался не думать. Иначе это грозило разрушить все, что у него оставалось.
Утром полуторка остановилась возле дома, где квартировал Радовский. Часовой постучал в окно: пора ехать. Водитель, молодой курсант, которого Радовский привез из Рославльского концлагеря, терпеливо ждал его возле машины, прыгая в новеньких хромовых сапогах возле радиатора. Мотор машины работал, заглушая разговор курсантов. Но Радовский все же уловил произнесенное несколько раз слово «Сталинград». Водителя звали Василием. Лицо его сияло.
— Здравствуй, Василий, — поздоровался Радовский первым.
— Здравия желаю, господин майор! — выдохнул курсант, на немецкий манер прижав ладони к полам белого полушубка.
Радовский заметил это и подумал вот о чем: человек в неволе очень быстро усваивает внешние признаки необходимого для выживания, легко копирует клише, которые ни к чему, по сути дела, не обязывают, но кем он остается внутри? Когда они, уйдя из Новороссийска и Одессы, оказались в Галлиполи, в Кутепии, тоже ведь хлынули в Иностранный легион. Лишь бы служить? Нет, всегда остается надежда, что еще возможно послужить Родине.
— Что случилось? — И он внимательно посмотрел в глаза водителю.
— Ничего, господин майор. Настроение хорошее.
— По какому поводу?
— В город все же едем!
— Ну-ну. Ты, я вижу, и сапоги по такому случаю начистил, и вообще приоделся.
И, когда уже отъехали от деревни с километр, спросил:
— Так что там радисты говорят о Сталинграде?
Радовский знал, что курсанты-радисты слушают Москву. Что все новости с той стороны в роте узнают именно от них. Пока дела у рейха на Восточном фронте шли успешно, поток большевистской болтовни не представлял особой угрозы для морального климата боевой группы. После отхода от Москвы и закрепления на новых позициях положение снова выправилось. Армии стояли на своих позициях как вкопанные. И что бы ни передавали оттуда, на фоне новых и новых неудач Красной Армии и на южном участке, и на северном, и в центре, — все эти слова воспринимались как чистой воды пропаганда. Пусть слушают, думал он, в конце концов, рано или поздно этот поток хлынет и на них, и потому они должны быть готовы ко всему заранее. Но теперь, когда, судя по тем скудным фактам и слухам, которыми располагал Радовский, дела у вермахта на Волге действительно плохи, голос Москвы может смутить даже самых стойких.
Лицо курсанта сразу изменилось. Он внимательно смотрел на дорогу, как будто там вдруг увидел мины, а тормозить было уже поздно, и предстояло проскочить мимо них, не задев ни одной, потому что иначе… Василий попал в плен во время летних боев в районе Всходов, когда 1-й гвардейский кавкорпус генерала Белова пошел на прорыв через Варшавское шоссе к Кирову. Имел звание техник-лейтенант. Хорошо разбирался в технике. Умел водить и мотоцикл, и грузовик, и танк. От офицерского звания отказался. В боевой группе служил рядовым. И вот теперь, когда, должно быть, радисты приняли нечто весьма важное, что касается Сталинграда, лицо этого бывшего кавалериста сияет. А ведь умирал от диареи в Рославльском концлагере.
Радовский мельком взглянул на него и заговорил о другом. Чтобы освободить курсанта от своего предыдущего вопроса. Все равно ничего не скажет. Не станет подводить радистов. Тем более что двое из группы связи — немцы. Правда, прибалтийские. Вторая категория. Но все же — немцы. А доверием немцев надо дорожить. Это Радовский усвоил хорошо.
По расчищенной дороге выехали на шоссе Вязьма — Юхнов. Машина помчалась быстрее. Проезжали знакомые места. Знаменка, Заречье, Вороново, Ермаки, Безымянная… Вот здесь Радовский вместе со своей группой входил в район, занятый войсками генерала Ефремова. Та группа была лучшей из всех, которые он смог сформировать с осени прошлого года, когда фронтовые генералы вермахта, понимая, что пополнением, поступающим из Внутренней Германии, потерь не покрыть, начали создавать в ближнем тылу своих дивизий и корпусов вспомогательные части из числа бывших военнопленных РККА. И она почти вся осталась здесь. Здесь, на Угре, на Собже. Лесник, Подольский, Гордон… Интересно, как поживает Профессор? С его изворотливостью и редкой теперь профессией даже в этом аду можно процветать. Сталинград, Сталинград… Если там вермахт наскочил на наостренный кол, то многие и здесь схватятся за свои ягодицы…
Легкая поземка, струящаяся сквозь березняки и заметенные придорожные кустарники, наплывала на дорогу, образовывала переметы. Их расчищали местные жители, согнанные сюда вспомогательной полицией. Вязьма с прилегающими волостями, как и вся Смоленская область, входила в область «Митте»[21].
Когда подъехали к Лосьмино, их остановил патруль. Перед шлагбаумом и полосатой будкой ходили жандармы и проверяли документы. Каждый транзитный транспорт досматривался здесь с особой тщательностью.
Радовский достал командировочное удостоверение. Немец подошел и потребовал предъявить документы. Жандарм внимательно изучил их бумаги, заглянул в кабину, обошел грузовик вокруг и спросил, возвращая Радовскому документы:
— Beute mechen, Herr Major?
— Ja, — ответил Радовский.
— Und er? — Жандарм указал пальцем на Василия, который сидел за рулем и смотрел вперед, боясь пропустить очередь к шлагбауму.
— Ja.[22] — И Радовский поднес руку в перчатке к фуражке. Шапку он носил, только когда уходил на задание.
Немец ответил, щелкнув каблуками и сдержанно улыбнувшись.
Проехали пост. Колонна стала растягиваться, и вскоре высокий фургон, колыхавшийся перед ними, исчез за поворотом. «Опель-блиц» с санитарным крестом на брезенте умчался вперед настолько стремительно, что Радовский, следя за реакцией водителя, вынужден был сказать ему:
— Не гони, Василий. Нет нужды гнаться за ним. Он сильнее. У него мощнее мотор и совершеннее ходовая часть. С этим надо считаться.
— Да, это точно, господин майор. Машины у немцев хорошие. Но танки у нас все же лучше. — И курсант втянул голову в плечи.
— Танки? Танки действительно лучше. Только, Василий, ты об этом больше никому не говори.
— Нет-нет, господин майор, — затараторил курсант, испуганно оглядываясь на Радовского. — Могила!
— Да уж постарайся.
— Раненых повезли, — сказал тот, чтобы перевести разговор на другую тему. — Пока стояли, вторую машину пропустили.
