Однако его раздражение исчезло, как только Акмед вновь коснулся Рапсодии. Ее тело остывало с каждым биением сердца, словно жизненная сила стремительно покидала его. Чувство вины, которое обычно было ему несвойственно, клещами вцепилось в его мозг, а потом опустилось в сердце. Он боялся думать, что все это случилось из-за их спора, но кто знает?
— Хорошо, Рапсодия, достаточно, — прошептал он. — Когда ты в прошлый раз нуждалась в исцелении, мне пришлось петь, и, поверь мне, никто не хочет, чтобы это повторилось.
Рапсодия едва заметно кивнула.
— Никто, — прошелестел ее ответ.
Акмед невольно усмехнулся. Где-то в глубине своей души он знал, что эта женщина, породнившаяся с драконом, оставалась его другом. Он сосредоточился на биении ее сердца, одном из немногих ритмов старого мира, которые он все еще мог слышать, и испугался — так слабо оно трепетало в ее груди. Рука Акмеда слегка дрогнула. В этот раз у нее не было раны. Ему придется бороться с внутренним кровотечением.
— Я не знаю, с чего начать, — напряженно проговорил он. — У нее нет наружных ран.
— Найди путь, — откликнулась Элинсинос. — Кровь течет по телу так же, как вода сквозь недра земли.
Слова Элинсинос пробудили воспоминания, похороненные в самых дальних тайниках его памяти. Множество лет назад он спустился по корням Сагии с единственным человеком, которому верил, — Грунтором, — и сопротивляющейся пленницей, спутавшей все их планы спасения и навсегда перевернувшей его мир. И если в начале их бесконечных скитаний по Корню она была для него лишь нежелательной обузой, то потом стала вторым человеком, которому Акмед верил. Они втроем ползли сквозь чрево земли, смогли пережить ужасы, недоступные пониманию обычных людей, преодолеть неслыханные препятствия — и все это только благодаря тому, что они были вместе. А на поверхности земли шло неумолимое время.
Женщина, которую он утащил с собой как пленницу, когда они с Грунтором спасались от их хозяина, ф'дора, раздражала его, спорила с ним, а потом его презрение незаметно сменилось пониманием, из которого выросла дружба. Она пела для них, щедро одаривая своей магией бескрайних полей и равнин и высокого неба. Так им удалось избежать безумия. И пока Грунтор учил ее владеть мечом, она преподавала ему грамоту, но самым большим ее даром стало очищение их имен.
В центре земли горел огонь стихии, и преодолеть его было невозможно. Они с Грунтором решили, что наступил конец их путешествию и им суждено навеки остаться в чреве земли, во влажной могиле, источенной бесконечными туннелями и корнями, и тогда их спутница запела и провела их сквозь огонь, защитив песней их имена, или то, что считала их именами, усилив их врожденные магические способности и наделив новыми, которыми они никогда не владели раньше. Ее песня навсегда связала Грунтора с Землей, и теперь сердце великана билось в одном ритме с сердцем первородной стихии. Она вернула Акмеду его связь с кровью, и не только эту связь, благодаря тем именам, которыми она его наделила в своей песне.
Акмед Змей, так она его назвала, стерев прежнее имя, Брат, под каким его знали в течение многих столетий, и тем самым освободила от суровых обязательств, которые оно на него накладывало. Фирболг. Дракианин. Перворожденный. Убийца. Эти имена были истинными до того, как они спустились под землю, но она добавила к ним новые.
Безошибочно Находящий След. Следопыт.
И вместе с новыми именами пришли новые способности.
С того самого мгновения, как песня сорвалась с ее губ, он никогда больше не терял дороги. Сосредоточившись на тропе, даже совершенно незнакомой, он мог мысленным взором проследить ее от начала до самого конца, ему стали доступны все скрытые пути. Внутреннее чувство, о котором он раньше даже не подозревал, влекло его вперед, к избранной цели, словно путеводная звезда. Именно это чувство провело троих спутников вдоль Оси Мира, по бесконечным туннелям, корням, дырам и проходам в плоти мира в эту новую землю, новый континент и время. И с тех пор оно верно ему служило.
Женщина, которая подарила ему эту способность, сейчас лежала перед ним, и ее жизнь уходила с каждым биением сердца.
Акмед опустил палец в скопившуюся на полу кровь.
Он закрыл глаза и представил себе путь, и слова Рапсодии вновь прозвучали в его сознании.
Безошибочно Находящий След. Следопыт.
Кровь, коснувшись нервных окончаний на кончике пальца, запела.
Образ туннелей — вен и артерий, а не проходов вдоль Корня — возник в его сознании.
Один из них вел к полноводной реке темной крови, становившейся ярче, когда она покидала ее сердце.
Акмед медленно выдохнул и выпустил на свободу магию поиска пути, которую обрел благодаря Рапсодии, подарившей ему это имя в огненном центре Земли. Его разум очистился. Драконица, Эши, повитуха и пещера потускнели и исчезли, оставив в его сознании лишь туннели внутри женщины, чувство щемящей нежности к которой навсегда поселилось в его душе.
Накатила волна тошноты, холод, который он всегда чувствовал возле постели других больных. Он отшвырнул неприятные ощущения в сторону и сконцентрировался.
Его мысленный взор следовал вдоль потока крови по темным проходам и пещерам, и этот путь заставлял его трепетать. Он шел все дальше, как собака идет по следу, как раньше сам преследовал свои жертвы по биению их сердца. Рожденный с даром выслеживать тех, кто появился на свет на его родине, он привык слышать их, чувствовать своей кожей, связывать свой жизненный ритм с их ритмом.
Но весь его прошлый опыт не имел ничего общего с тем, что он узрел, оказавшись внутри живого человека. В особенности того, к которому испытывал проклятое чувство любви, неразделенной и запретной.
Путешествие по внутренним тропам проходило с головокружительной скоростью: за одно биение сердца он оказался в утробе Рапсодии и увидел, как сквозь разрыв в стенке вытекает кровь. Он сконцентрировался, приказывая ране закрыться, и, к его огромному удивлению, пористая ткань на мгновение набухла, а затем края раны сошлись и кровотечение тут же прекратилось. Разрыв закрылся, словно его здесь никогда и не было. Вены под чувствительной кожей Акмеда запульсировали, как в те моменты, когда ему удавалось выследить жертву и войти в контакт с биением ее сердца.
Король болгов содрогнулся. Закрыв глаза, он приготовился уйти с тропы крови, но на миг задержался, и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть существо, находившееся рядом с раной.
То был почти человек, заключенный в прозрачную оболочку, разорванную посередине. Его глаза были закрыты, словно он спал, голову и черты лица скрывал завернувшийся край испещренной разноцветными полосками плаценты, которая светилась в темноте.
Ребенок лежал неподвижно, лишь слабо вздымалась его грудь.
Акмед мысленным взором смотрел на дитя Рапсодии, пораженный красотой этого удивительного зрелища. Вовсе не омерзительный маленький дракончик, одна только мысль о котором вызывала у него тошноту, а замечательный крошечный ребенок, оберегаемый клейкой оболочкой, сотканной из тьмы и света. Даже сквозь нее Акмед различил золотые пряди волос, а еще от ребенка исходило умиротворяющее тепло, подобное теплу его матери.
