Сообразив, что мне еще надо обойти большую территорию, я отошла от могилы Робби и остановилась, вспомнив, что сказал мне куратор архива и о чем мне напомнила Тиш. Что-то про Натэниела Смита. «Он все продал и переехал на Север с сыном и освобожденной рабыней».
Я вернулась к могиле Робби. Если его родители умерли в 1815 году, кто же его вырастил? Не был ли он тем самым сыном, которого Натэниел увез с собой на Север и воспитал? Если в Историческом музее Саванны был экспонат из его усадьбы, я, несомненно, могла это выяснить.
Я пошла дальше по кладбищу, мысли мои вились так же, как эти дорожки. Я надеялась, что, когда я найду Джорджину, все элементы пазла займут свои места. Мои сны прекратились, вспышки воспоминаний не заходили дальше моего детства в Антиохе. Но мне было необходимо знать больше, знать, что случилось с Джорджиной и Памелой. И Томасом. Потому что все это было каким-то образом связано со мной. С Адриенной. Я не могла этого объяснить, но я знала: нечто отталкивающее меня от Мэтью имеет свои корни в случившемся еще до моего рождения.
Я нашла несколько могил Смитов – и даже девочки по имени Джорджина. Однако ее фамилия была Гамильтон, и она умерла в возрасте семи лет. Я обошла почти все кладбище, когда оказалась около четырех могил семьи Джимми.
Как и могила Адриенны, они были ухожены, пыль тщательно вытерта с надгробий, и на каждом лежали свежие желтые гладиолусы. Легкая улыбка коснулась моих губ, когда я вспомнила, как Джимми рассказывал мне о своих сестрах. Вспомнила я и его обгоревшие руки. И как он старался спасти свою семью из горящего дома.
Что-то желтое привлекло мое внимание. Это были перчатки Джимми, и я знала, что он ищет их. Осторожно пройдя между могилами, я наклонилась их поднять и, выпрямившись, увидела что-то, чего я не видела раньше. Это была маленькая решетка для вьющихся растений за могилой Мэри Энн, между нею и Скутер. Ее основание покрывал цветущий страстоцвет. Его не было там последний раз, когда я была на кладбище, и Джимми рассказывал мне про Скутер и Буер, и как его мать любила свой сад.
Странное чувство охватило меня. Как будто я уже все это видела. Я вспомнила, как я стояла здесь с Джимми и делала снимки для Тиш. Я их проявила и напечатала, но еще не отдала ей. Было что-то в этих могилах, от чего по моему телу побежала дрожь.
Я снова взглянула на надгробия и прочитала единственную надпись на могиле Мэри Энн: «И на увядшем дереве распускается цветок». Это была чудесная эпитафия. Откуда бы она могла быть? Джимми было только пятнадцать лет, когда умерли его родители, и другой семьи у него не было. Поэтому его и взяли МакМахоны. Но даже если они и были достаточно щедры, чтобы оплатить похороны и памятники, я не могла представить себе, чтобы эту эпитафию составил посторонний.
Бабочка порхала над могилой. Мой взгляд снова обратился к надписи, к дате смерти на всех четырех надгробиях. 30 июня, 1980.
Я вспомнила свой телефонный разговор с матерью после моей встречи с Джимми, когда я спросила ее, помнит ли она эту семью и случившуюся с ними трагедию. «Мы уже переехали, и многого я не помню. Это было трудное для нас время. Твой дедушка внезапно заболел, и папе пришлось взять дело на себя. Твои братья упросили нас задержаться до Четвертого июля, чтобы посмотреть фейерверки на пирсе, что означало, что нам пришлось спать на матрасах, потому что мебель уже перевезли. Неудивительно, что я мало помню из случившегося тем летом».
Но отец мой работал в конторе коронера, прежде чем возглавил похоронное бюро. Если был пожар, в котором погибли четверо, он должен был знать об этом. Скорее всего, он был вовлечен в поиски останков. Что означало, что моя мать знала об этом во всех подробностях. «Твои братья упросили нас задержаться до Четвертого июля, чтобы посмотреть фейерверки на пирсе».
Я снова сосредоточилась на дате: 30 июня, 1980. Еще целых пять дней до Четвертого июля. Бабочка продолжала кружиться, словно в каком-то гипнотическом ритме, но я уже не видела ее и как будто смотрела фильм из моей прошлой жизни с моим участием.
Сделав шаг назад, я почувствовала запах пепла, как предвестник бури. Я видела пламя и слышала крики, слышала шипение и хлопки, как будто вокруг меня происходили маленькие взрывы. Я видела висящую надо мной одежду и знала, что я в чулане и что я забилась туда, чтобы спрятаться. Я поняла, почему я слышала крики. Потому что мы не были вместе, я была одна.
Я уронила перчатки Джимми на пыльную землю и смотрела на них, удивляясь, что все еще нахожусь на кладбище, а не в кошмаре наяву. Пятна заплясали у меня перед глазами, и я села, боясь, что потеряю сознание. Я обхватила колени руками и прижалась к ним лбом, надеясь, что все сейчас исчезнет.
Но запах дыма и пепла был еще сильнее, чувство страха и опасности разрушало мой защитный рефлекс, как пламя медленно сжигает бумагу. Я сидела, держась за колени, но я снова была в чулане, я кашляла и пыталась закричать, но не могла. Крики за дверью прекратились. Я так устала, что прислонилась головой к стене, и глаза у меня закрывались, хоть я и старалась держать их открытыми.
А потом дверь открылась, и ко мне протянулись знакомые руки. Меня подняли и вынесли из чулана, в ночном воздухе сильно пахли цветы. Меня положили под большое развесистое растение, от которого пахло летом, и я смотрела на багровеющее небо. Теплые руки отпустили меня, и я осталась одна на мягком ложе из земли и цветов – запах, напоминавший мне мою мать.
Я сидела на земле, ошеломленная, тяжело дыша. Я не была уверена в том, что я только что испытала. Это были воспоминания чего-то давно похороненного и забытого, чего-то травмирующего и меняющего жизнь. Единственное, в чем я была уверена, это в том, что это не были воспоминания из чьей-то чужой жизни. Это были воспоминания из моей собственной жизни.
Звуки голосов поблизости вернули меня в настоящее, и я поднялась на ноги. Мимо меня прошла небольшая группа людей с камерами. Я оставалась на месте, глядя на страстоцвет, недоумевая, откуда он взялся здесь. Я не помню, чтобы говорила Джимми, что это мой любимый цветок или что я люблю его, потому что он привлекает бабочек.
«Почему эта девочка пряталась в чулане? Чьи руки спасли ее?» Точно так же, как образы Памелы и Джорджины, эти люди и события были вполне реальны: фильм шел на экране моего подсознания. Когда я была под гипнозом, Мэтью подвел меня к двери с надписью «Секреты» и сказал, чтобы я открыла ее. Я это сделала. И вошла в нее. Я помнила также чье-то невидимое присутствие рядом со мной, толкавшее меня вперед, и я думала, не принадлежало ли оно кому-то находившемуся в этом же помещении. Казалось, я погрузилась в ослепительно яркий мир, осветивший все, в том числе и то, чего я не хотела видеть.
Мне нужно было вернуться в эту секретную комнату, чтобы я снова могла побывать там и потом закрыть за собой дверь. Я не хотела заглядывать в темные углы, где пожар и горе ожидали, пока на них прольется свет.
Дрожащей рукой я потянулась за телефоном и нажала номер Мэтью. Несмотря ни на что, я хотела услышать только его единственный голос. Он единственный мог вернуть меня туда, где это все началось. Включился автоответчик, и я закрыла телефон, не оставив сообщения. Его голос извлек на поверхность все эмоции, и я не могла доверять себе. Он увидит, что я звонила, и перезвонит мне. Я почувствовала некоторое удовлетворение, как будто сделав первый шаг в начале долгого путешествия.
