Все заговорили о том, что теперь поединка не избежать. Тогда-то Судимир и обратился к собравшимся с просьбой постоять и отмстить за него, так как его рана не позволяла ему сделать этого. Вновь среди собравшихся наступило затянувшееся молчание. Рыжебородый, поняв в какой капкан он попал, молчал, дышал глубоко, с хрипом, будто рычал. Он как волк скалил зубы и со злостью оглядывал Судимира и окружавших его сторонников. Доселе молчавший Ратмир вышел вперед и объявил, что он вступится за честь раненого княжеского гридя. Дело решено было не откладывать.
Южнее Юрьева монастыря, куда положили спать вечным сном покойного князя Феодора, есть большой холм. На том холме, среди рощи стоит каменный храм Рождества Пресвятой Богородицы. Когда-то, еще до крещения Руси, здесь было древнейшее урочище, где словене, варяги и чудь приносили жертвы и молились идолу Перуна. В центре этого капища и стояла статуя деревянного идола. Близ этого места во времена неписаного права часто вершили суд и случались поединки, связанные с кровной местью. С принятием христианства в Новгороде идола сбросили в Волхов, а на месте разрушенного капища возник небольшой монастырь Перынь-Богородицы. К подножию этого холма пасмурным июньским вечером и съехалось несколько десятков человек, пожелавших стать свидетелями назначенного поединка. Противники были как есть — в охотничьей сряде и без доспехов. Все спешились. Копья решено было оставить. Драться по общему решению надлежало мечами и ножами.
Ратмир давно уже чувствовал холодок, пробегавший у него между лопаток, когда думал о том, что противник выше на полголовы и массивнее его. При мысли о том, что его ожидает смерть или увечье, он крестился, и его молодые ланиты слегка розовели. Но следом вспоминал покойного князя Феодора, кого так любил его друг и господин князь Александр, вспоминал взгляд благодарности, которым Александр одарил его — Ратмира, когда он вызвался отомстить за Феодора. Кроме того, он видел серьезные и уверенные глаза Судимира, который был все последние дни рядом с ним, и сознание правоты возложенного на себя дела, возвращалось к нему. Он неоднократно бросал взгляды на самоуверенного рыжебородого противника, как выяснилось теперь сыновца тиуна Якима. Ратмир видел, что тот явно радовался, ибо избежал еще более сурового княжеского суда и верно думал, что сразит в поединке меченошу. Да, в его зеленых глазах с рыжей искрой, несомненно, сквозили самоуверенность и сознание своей силы. Когда всадники сошли с коней, Ратмир размял ноги и проверил оружие. Боевой меч был в ножнах у пояса, охотничий нож — за голенищем сапога. Его рыжебородому противнику уже кто-то подсунул длинный боевой меч. Длинный нож был у него за поясом. Он сбросил шапку с головы, расстегнул ворот кафтана и тряхнул буйной темно-золотой копной волос, крутя мощной и толстой выей. Противник Ратмира был действительно массивен, высок и грозен. Ратмир выглядел скромнее, был еще по-юношески строен. Но косая сажень в плечах, сосредоточенные голубые глаза, ловившие каждое движение противника, свидетельствовали о большой и скрытой внутренней силе молодого человека. Когда люди расступились, образуя круг, и противники обнажили мечи, сердце Ратмира сжалось в комок и стало твердым как камень. Глаза его просветлели, а зрачки их сузились. Длани налились кровью и окаменели.
Он не помнил первых ударов, обрушенных на него, не помнил своих ударов. Все как бы происходило без него, само собой. Многолетняя выучка ратному делу давала знать себя. Помнил он только, как в очередной раз увернулся от разящего удара рыжего детины, который свирепо вращал глазами и рычал, помнил, как развернулся лицом к храму, стоявшему недалеко на холме, увидел крест и попросил у Заступницы небесной ручательства и помощи. Схватке, казалось, не будет конца. Она кружила противников в смертельном танце уже более десяти минут. Свежие раны сочились у обоих кровью сквозь верхнюю одежду. У Ратмира было посечено ошее предплечье. Он почти не чувствовал боли, но зная, что ранен в десное бедро и медленно терял силы, хотя ему так надо было двигаться резвее противника, потому что тот напирал. Но уже и рыжий дышал, храпел, как загнанный конь. Он был более неповоротлив, хотя удары, обрушиваемые им на Ратмира, были еще тяжелы и страшны. Под скепанье харалужной стали Ратмир слышал одобрительные возгласы Судимира и своих сторонников, слышал, как кричали и порой вопили его противники, видел, как рыжий бросает на него свирепые, ненавистные взгляды и пытался сохранить самообладание. И как раз тогда, когда это удалось ему в очередной раз, он ясно увидел, что успел поразить рыжего в десный бок меж ребер, ибо там все алело от крови. Изловчившись из последних сил, Ратмир еще раз уязвил противника в то же место, и тот, застонав и матерно выругавшись, пал на оба колена. В пылу схватки княжий меченоша обрушил на рыжего удар от десного плеча к груди. Тот рухнул на оший бок, даже не вскрикнув. Кровь из раны заливала траву. Несколько мгновений все стояли в полной тишине. Ратмир опустил меч и припал на десное колено. Кровь медленно уходила из него, силы таяли, голова кружилась и все плыло вокруг. Последнее, что он помнил о той схватке, это то, как Судимир и какой-то знакомый княжеский гридь, раздирая белую льняную рубаху, перетягивают ему раны, вливают в рот горячащее хмельное и пытаются усадить его в седло…
Глава II. У северо-западного рубежа РусиДождливым августовским вечером 1233 г. большой отряд, собранный из орденских братьев-рыцарей, кнехтов, эстов из Оденпе (Медвежьей Головы) и нескольких сот конных воинов из дружин беглых новгородских бояр скрытно подходил к псковскому граду Тесову, стоявшему на рубеже с орденскми владениями. Немецкое войско вели псковские проводники из среды сторонников князя Ярослава Владимировича, принявшего княжение в Оденпе из рук рижского епископа. Конница и пешцы собрались в низине, а затем перешли небольшую порубежную речку вброд, и сразу же направились по склону большого яруга в глубь псковской земли. Густой кустарник и перелески скрывали немецкую рать от глаз русской сторожи, стоявшей выше по течению реки верстах в двух, у дороги, что вела на запад — в Чудскую землю. Склон оврага, где проходили войска, размяк от дождей. Рыхлая земля, на которой росли бурьян и редкая трава, отваливалась под ногами людей и копытами лошадей. Те и другие соскальзывали вниз, верховые спешивались, ругались сквозь зубы, дергали и тянули лошадей за поводья, оправляли доспехи и оружие. Всадники зажимали храпы коням, чтобы не ржали. Вереницы пеших воинов и верховых упрямо и споро двигались на восток. Не прошло и часа, как немецкая рать вышла на дорогу севернее Тесова, зайдя, таким образом, в Тесовский тысяцкий боярин Кирилла Синкинич еще несколько дней назад был извещен о том, что в Медвежьей Голове собирается немецкая рать. Но куда и когда хотели идти немцы, он не знал. День назад, на всякий случай, он выслал небольшой конный отряд, который нес дозор вдоль рубежа верстах в трех от града. Но от сторожи не было никаких известий. На душе у воеводы было неспокойно, и он вышел во двор, чтобы велеть седлать коней. Моросил мелкий холодный дождь, быстро смеркалось, так как небо было сплошь затянуто серой облачной пеленой. Еще сходя по ступеням крыльца, он услышал крики воев, что-то оравших со смотровой вышки воротной вежи, увидел наскоро вооруженных кметей, сбегавшихся к массивным дубовым воротам града. Догадываясь о том, что происходит, он громким голосом велел одному из дворовых, сопровождавших его, стремглав бежать к звоннице и ударить в сполох. Сам же почти побежал к воротам града, обнажая длинный боевой меч. Он был в одной легкой кольчуге и без шелома, но вздевать доспехи было уже некогда. Бездоспешными были и его слуги.
