— У меня похожие воспоминания, — сказал Грифф.
Джонатан улыбнулся ему:
— Не допусти, чтобы то же случилось с тобой. С тобой и с твоей семьей.
— Не допущу, — ответил Грифф. — Ни за что. Если честно…
— Знаешь, когда я женился на Анне, это было из чистого тщеславия. И только. Ее деньги, ее имя, ее красота и то, что она меня хотела. И я ответил «да». Что-нибудь напоминает?
— Да.
— Нельзя было повторять то же самое с тобой. Я же все это знал.
Гриффин не отвечал.
— Прости, — прошептал Джонатан.
— Нет. Не надо… Я…
— Да? Что ты?
— Я многое узнал о себе. — Гриффин грустно рассмеялся. — И…
— И?
— И хочу вернуться к началу. К своему началу. Я куда-то шел и — заблудился.
— С нами со всеми это случается.
— Да.
— Ты сказал, что многое узнал о себе.
— Да.
— И сможешь этим воспользоваться?
— Да. На сцене и в жизни.
— Ты собираешься вернуться? Когда-нибудь?
— Если меня примут.
— Не будь идиотом. Тебя любят. И ты их любишь.
— Да.
— И я тебя люблю. Но… не для того, чтобы удерживать. Я это уже делал. И в результате ты меня возненавидел.
— Нет. Я не силен в ненависти. Не умею ненавидеть. Во всяком случае, тебя. Может быть, себя. Но не тебя.
— Значит, ты все же способен испытывать ненависть, — улыбнулся Кроуфорд.
— Тут другое дело. Я не могу быть самим собой, недостаточно хорош для этого — вот что я ненавижу. И только.
Джонатан поднялся, подошел к открытому окну и посмотрел на луну.
Луна. И лунная дорожка, там, на поляне. Сияющий путь…
— Мне тоже надо тебе кое-что сказать, — проговорил Грифф.
— Слушаю.
— Только не знаю, что ты подумаешь: хорошо это или плохо.
— Хуже, чем с Джейкобом, ничего быть не может.
— Конечно… Но, по-моему… по-моему, сейчас подходящее время сказать это. Пожалуйста, прости меня. Но я знаю, это подходящее время. И в каком-то смысле именно из-за Джейкоба…
— Продолжай.
Грифф взглянул на Джонатана, стоявшего обнаженным в лунном свете. Рослый, подтянутый, как струна. В паху, в темном ореоле черных волос, светлым мазком выделяется пенис.
Секс. Женщины. Жены. Сыновья.
— Я хочу вернуться домой. Теперь же.
Джонатан ничего не ответил.
— Я скучаю по сыну. Я скучаю по Джейн. Я скучаю по тому, кем я был.
По-прежнему никакого ответа.
Грифф ткнул сигаретой в пепельницу, словно поставил точку — точку в их отношениях.
— Я ни за что на свете не хотел бы тебя обидеть, — сказал он.
— Знаю.
— Но ты понимаешь? Понимаешь, почему я хочу вернуться?
— Да.
Джонатан подошел к кровати и загасил свою сигарету рядом с меркнущим угольком сигареты Гриффина.
Сел подле Гриффа и положил руку ему на бедро.
— Ты был — есть — и останешься самым желанным для меня мужчиной.
— Я не могу… не могу…
— Не надо ничего говорить.
Они выпили вина и снова закурили. Луна переместилась из одного окна в другое. Музыка оборвалась. Часы показывали три утра.
— Я буду всегда тебя любить. По-своему.
— И я.
— В марте нам еще предстоит работать над Меркуцио и Бироном.
— Да.
Они замолчали.
Потом Джонатан сказал:
— В нем было пять футов, десять дюймов. Весил сто шестьдесят фунтов. Опрятный. Худощавый. Серьезный. Носил очки. Возмутительно плохо видел. Был почти слеп! Но главное, он понимал, кем был.
Как Уилл, подумал Грифф.
Они немного посидели. А затем Джонатан произнес:
— Спокойной ночи, Гриффин.
— Спокойной ночи.
Кроуфорд лег, вытянулся со вздохом и положил одну руку на подушку, а другую — Гриффу на грудь.
Некоторое время Гриффин лежал не шевелясь — допивал вино и курил, — сигарета догорела до самого фильтра, струйка дыма полого тянулась в открытое окно.
Погиб. Двадцати двух лет. Мальчик, столько обещавший. Его больше нет.
Гриффину было нетрудно представить брошенный на перекрестке труп. Могли убить кого угодно. Но убили сына Джонатана. Его единственного ребенка.
Грифф мягко освободился от руки Кроуфорда, сел и спустил ноги на пол.
Мне повезло. Господи, как же мне повезло.
Уилл.
Джейн.
Он встал.
Завтра.
3
Среда, 19 августа 1998 г.
Когда «лексус» Гриффа затормозил на подъездной дорожке прямо за машиной Мерси, сама Мерси стояла у плиты и жарила яичницу. Яичница предназначалась для Джейн, которая собиралась на занятия с Эдной Мотт. Было без двадцати пяти девять. Уилл еще не спускался. А Редьярд бегал на заднем дворе.
Мерси мурлыкала под нос мелодию «Дама с острова Шалотт» Лорины Маккенет. Эта песня в настоящее время была ее любимой, вероятно, потому что отражала намерение Мерси «взирать на жизнь из окна». И хотя для Дамы с острова Шалотт это взирание закончилось трагически, для Мерси все трагедии постепенно стали меркнуть. Могло произойти нечто новое. И оно уже было на подходе. Решение жить с Люком и, возможно, сделаться его женой помогло увидеть в новом свете и принять мир. Принять в тех его проявлениях, которые, как Мерси боялась, уже никогда больше не будут для нее существовать.
Мотор «лексуса» не спутать ни с чем: низкий, напористый, растворяющийся в тишине гул сообщает, что подъехал именно «лексус».
В саду Редьярд бросил обнюхивать забор и поднял уши.
Хвост его медленно зашевелился.
Пес вскинул нос и втянул воздух.
Он.
Редьярд прыжками кинулся навстречу.
Знакомая рука погладила его по холке.
Пес встал на задние лапы.
У Гриффина ничего не было. Он решил доставить домой только себя самого.
Потрепав Редьярда за уши, Грифф поднялся на крыльцо.
Тихонько постучал и вошел.
Мерси уже стояла за дверью и смотрела на него.
Грифф улыбнулся.
