Таким образом, турецкая демография подчеркивает географию страны. Анатолия расположена дальше от ближневосточного «Хартленда», чем Иранское нагорье, а преимущественное размещение населения страны на северо-западе Турции в последние столетия только усугубило эту тенденцию. Военным набегам османов на Центральную Европу, в которых было что-то от кочевнических походов и которые закончились осадой Вены в 1683 г., способствовала политическая разобщенность самой Европы. Франция, Великобритания и Испания были заняты тем, что пытались друг друга перехитрить, а также интересовались в основном своими колониями в Новом Свете по ту сторону Атлантики. Венеция была втянута в длительную борьбу с Генуей. Папство переживало свои кризисные моменты. А славяне южных Балкан были настроены друг против друга — еще один случай, когда горный рельеф способствовал социальному и политическому разделению. В конце концов, как пишет Герберт Гиббонс, «…двигаясь из Европы, можно было завоевать Малую Азию и другие территории; из Азии же нельзя было завоевать ни клочка Европы».[435]Он имел в виду, что для того, чтобы действительно объединить засушливые земли Анатолии и углубиться на Ближний Восток, турки-османы сначала нуждались в материальных ресурсах, которые им могло дать только завоевание Балкан. Само положение столицы Османской империи — Константинополя — укрепляло связь с Европой и Ближним Востоком, поскольку город был безопасной гаванью, дающей доступ к Балканам, Средиземному морю и Северной Африке, а также конечным пунктом для караванных маршрутов из Персии, с Кавказа и более дальних земель.
В таких географических условиях возникла большая многонациональная империя, которая к концу XIX в. уже отжила свое и была охвачена предсмертной агонией, хотя Османский султанат окончательно приказал долго жить только после поражения в Первой мировой войне. Мустафа Кемаль Ататюрк («Отец турок»), единственный непобежденный османский генерал, создатель современного турецкого государства в Анатолии, которое пришло на смену империи после территориальных потерь на Балканах и Ближнем Востоке, был истинным революционером. Ему удалось изменить систему ценностей своего народа. Он понимал, что европейские державы одолели Османскую империю не за счет более многочисленных армий, но за счет более развитой цивилизации, которая подняла эти армии на более высокий уровень. Впредь Турция должна будет стать государством западного типа, говорил он, которое бы уверенно двигалось в культурном и политическом отношении в Европу. Поэтому он упразднил мусульманские религиозные суды, ввел запрет на ношение мужчинами фески, заставил женщин снять хиджаб и с арабской вязи перевел письменность на латинский алфавит. Но, сколь бы революционными эти действия ни были, они также явились апогеем той одержимости, которую Турция на протяжении столетий испытывала по отношению к Европе. И хотя Турция сохраняла нейтралитет на протяжении практически всей Второй мировой войны, кемализм — прозападная, светская идеология Ататюрка — определял развитие турецкой культуры, и в особенности ее внешнюю политику, и 10 лет спустя после окончания холодной войны. В самом деле, многие годы Турция лелеяла надежды присоединиться к Евросоюзу (ЕС) — об этой навязчивой идее турецкие чиновники совершенно определенно говорили мне во время моих многочисленных поездок в страну в 1980–1990-х гг. Но в первое десятилетие XXI в. стало очевидно, что Турция может так никогда и не стать полноправным членом ЕС. Причина была до неприличия проста и попахивала географическим и культурным детерминизмом — хотя Турция является демократическим государством и даже членом НАТО, она все же мусульманская страна, а значит, ее членство в ЕС нежелательно. Этот отказ стал шоком для турецкой политической элиты. Более того, он совпал с другими тенденциями в обществе, которые положили начало внесению значительных поправок в турецкую историю и географию.
На самом деле европейский вектор развития, который Ататюрк навязал Турции, был связан с определенными противоречиями. Ататюрк родился и вырос в Салониках, в Северной Греции, среди греков, евреев и других меньшинств, то есть, по сути, он был европейцем, поскольку Салоники в конце XIX в. были многоязычным аванпостом космополитизма. Более того, он давал удивительно современное национальной принадлежности, говоря, что всякий, кто называет себя турком, говорит по-турецки и живет в Турции, является турком, будь он даже иудеем или христианином. Столицу он перенес из Стамбула (Константинополя) в европейской части Турции (из-за ассоциации Стамбула со старым режимом) в Анкару, самое сердце Анатолии. Он также не предпринимал никаких шагов, чтобы вернуть утраченные османские провинции на Балканах или Ближнем Востоке. Скорее, его стратегией было создание моноэтнического турецкого государства с центром в Анатолии, которое было бы крепко связано с Европой и Западом. Опорой кемалистам станет турецкая армия, поскольку кемализму так и не удалось прийти при жизни Ататюрка к настоящей демократии. Ушли десятки лет на то, чтобы понять, в чем проблема — в том, что, концентрируясь на Анатолии, он невольно сделал акцент на исламской цивилизации, которая более глубоко укоренилась в Малой Азии, чем в европейской Турции Константинополя и султаната. Более того, демократия, развивавшаяся в Турции неравномерно, в периоды между повторявшимися военными переворотами наделила правом голосовать бедных и набожных турок во внутренних районах Анатолии.
В первые десятилетия существования Турецкой Республики богатство и власть находились в руках военных и стамбульской элиты с крайне антирелигиозными взглядами. В этот период американские официальные круги с удовольствием наделяли Турцию статусом демократического государства, хотя прозападную внешнюю политику страны обеспечивали турецкие генералы. Ситуация стала меняться в начале 1980-х, когда новоизбранный премьер-министр страны Тургут Озал, набожный мусульманин со склонностью к суфизму, происходивший из Центральной Анатолии, инициировал серию реформ, противопоставив политике государственного регулирования экономики курс либерализации и интеграции в мировое сообщество. Было приватизировано немалое количество крупных государственных компаний, ослаблен контроль над импортом. Это привело к созданию зажиточного среднего класса набожных мусульман с реальной политической властью. Тем не менее одаренность Озала проявилась в том, что в последние годы холодной войны страна оставалась политически привязанной к западу, хотя Озал и разбавил крайний антирелигиозный характер кемализма, предоставляя религиозным мусульманам большую роль в государственной системе. Турция стала одновременно и более исламистской, и более проамериканской. Исламизм Озала позволил ему наладить контакт с курдами, единоверцами турок, но имеющих иную этническую принадлежность. Турецкие генералы, для которых религиозность Озала была крайне неудобной, продолжали проводить политику национальной безопасности, что Озал не оспаривал, потому что и он, и генералы в общем соглашались насчет статуса Турции как бастиона НАТО на спайкменовском «Римленде» Евразии в противовес Советскому Союзу.
В 1993 г. Озал внезапно скончался в возрасте 65 лет, после 10 лет у власти на должности премьер-министра и президента. Это серьезно повлияло на будущее Турции, что еще раз говорит о том, как жизнь и смерть одного человека могут сказаться на историческом ходе геополитики. Поскольку Озал и сам сочетал в себе очевидные противоречия — происламизм и проамериканизм, — его смерть разрушила хрупкое равновесие, которое поддерживалось в государстве, хотя ситуация эта разворачивалась в течение нескольких лет. На протяжении лет десяти после смерти Озала Турцией управляли ничем не примечательные политики-антиклерикалы, в то время как экономическая мощь и преданность исламу в анатолийской глубинке продолжали возрастать. К концу 2002 г. инертная антиклерикальная политическая элита окончательно дискредитировала себя, и на выборах абсолютное парламентское большинство оказалось в руках исламистской Партии справедливости и развития, возглавляемой Реджепом Тайипом Эрдоганом, бывшим мэром Стамбула. Стамбул, будучи гнездом антиклерикальной элиты, в то же самое время был и местом обитания для миллионов бедных правоверных турок, которые, мечтая разбогатеть, переселились сюда в поисках работы из анатолийской сельской местности. Надежды и чаяния именно этих миллионов людей и выражал Эрдоган.
