Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Tumbling Dice («Катящиеся кости»), наверное, как-то связана с тем, что мы превратили «Неллькот» в игральный притон — резались в карты и рулетку. Монте-Карло ведь был прямо по соседству. Бобби Киз с чуваками даже наведались туда один-два раза. А мы и правда играли в кости. Авторство Tumbling Dice, конечно, принадлежит Мику, но песню нужно было еще переделать из первого варианта, который назывался Good Time Women. Можно отработать всю музыку иметь классный рифф, но иногда содержание отсутствует. И хватает только какого-нибудь сидящего в комнате парня, который бросает: «Вчера в крэпс перебросились», — и песня родилась. «Got to roll me»[141]. Песни — странные вещи. Есть какие-то такие нотки: если прилипнут — не отлипнут. Про большинство песен, которые я написал за свою жизнь могу честно признаться: я чувствовал в этом месте огромный пробел, который просился, чтоб его заполнили, эта песня должна была быть написана сто лет назад. Как получилось, что никто не наткнулся на это место? Короче, в половине случаев просто ищешь дырки, мимо которых прошли все остальные. И только охуеваешь, как они могли это пропустить. Это ж так очевидно. Здесь зияла пустота и смотрела прямо тебе в глаза! Так что я, по сути, залатываю старые дыры.
Теперь я, конечно, понимаю, что Exile делался в очень бардачных обстоятельствах, с изобретением на ходу новых методов записи, но все это нас тогда заботило совсем не в первую очередь. Самой насущной проблемой было другое: есть ли у нас песни и извлекаем ли мы из инструментов нужное звучание? Все остальное, что происходило, шло побоку. Вы можете взять кучу моих недоделанных дублей и послушать, чем они заканчиваются: «Так, отбой. Пока это все». Но поразительно, что бывает, когда оказываешься на самом пятачке, и нужно что-то выдавить, и все смотрят на тебя, напряженно так: о’кей, что дальше-то? А ты ставишь себя к расстрельной черте — надевайте мне повязку на глаза, дайте последнюю сигарету, и вперед. И поразительно, как много из тебя выйдет, прежде чем отдашь концы. Особенно когда ты облапошил остальных, которые сейчас думают, что ты точно знаешь, что будешь делать, а ты знаешь, что ты сейчас слепой как крот и про то, что дальше, у тебя нет ни малейшего понятия. Просто остается положиться на себя. Что-то придет. Сочиняется строчка, ты добавляешь гитару, и тогда должна появиться еще одна. В этом, видимо, и есть твой талант. А не в том, чтобы распланировать, как построить «Спитфайр» до последнего винтика.
Отрубался я, если вообще отрубался, наверное, где-то в десять утра и вставал около четырех дня, со всеми обычными поправками. Все равно никто до заката не объявится. Так что у меня была пара часов обмозговать и проиграть то, что сделали ночью, чтобы сегодня начать с того места, на котором остановились. Или, если вещь уже добили, решался вопрос, что делать позже, когда соберется народ. Иногда начинаешь паниковать, если понимаешь, что тебе нечего им предложить. Всегда это чувство, когда твои чуваки ждут материала, как будто его спускают боги, а на самом деле он исходит от нас с Миком. Когда смотришь документальный фильм про Exile[142], создается впечатление, что мы влегкую джемовали часами в бункере, пока что-нибудь не вылупится, пока мы не будем готовы идти делать дубль, как будто мы рассчитываем на какое-то наитие из эфира. Так это хотели донести в фильме, и кое-что могло действительно так и родиться, но вы спросите Мика. Мы с ним, бывало, переглянемся: что нам сегодня им выдавать? Каких дровишек бросим в эту топку, а? Потому что мы знаем, что все готовы работать, только если есть песни, если есть что играть. Иногда, конечно, мы проявляли слабость и решали просто наложить кое-что к сделанному вчера. Но в основном мы с Миком чувствовали, что наш долг — появляться каждый раз с новой песней, новым риффом, новой идеей, а лучше с парочкой.
Мы были плодовиты. Мы тогда думали, что невозможно чтобы у нас не получилось раз в день или хотя бы в два родить что-нибудь новое. Таким порядком у нас все и шло, и, если это был всего лишь костяк риффа, от него уже можно было плясать, и тогда, пока они подбирали звук или мы старались придать форму риффу, песня вставала на место по собственной воле. Если ты двинулся вперед с первой парой-другой аккордов, с первым наброском ритма, дальше можно вычислить и все остальное, например, нужен ли будет переход в середине. Мы продвигались как на острие ножа. Никакой подготовки. Но это не суть, потому что это рок-н-ролл. Суть в том, чтобы смастерить костяк риффа, дать отмашку ударным, а там посмотреть, что получится. И как раз из-за этой непосредственности, если оглядываться, все было еще интересней, не было времени на размышления, на то, чтобы перепахивать поле дважды. «Три-четыре, понеслась» — и смотришь, что выходит. И понимаешь, что с надежным бэндом тебе на самом деле нужна только самая искорка идеи и еще до конца вечера она превратится в прекрасную вещь.
И все-таки мы выдохлись. Casino Boogie появилась на этапе, когда мы с Миком уже почти вымотали себя вусмерть. Мик смотрит на меня, а я только: и не спрашивай. И вдруг пришла на ум эта вещь, старое изобретение Билла Берроуза, — метод нарезок. Давай повыдираем заголовки из газет, страницы из книг, а потом разбросаем но полу и посмотрим, что придумается. Ну что, мы явно не в состоянии написать песню своим обычным способом, так что давай попробуем чужой. И с Casino Boogie это сработало. Вообще удивляюсь, почему мы с тех пор забросили этот способ, честно говоря. Но на том этапе все произошло от отчаяния. Одна фраза верхом на другой, и неожиданно у всего появляется смысл — они совершенно не связаны друг с другом, но настроение у них одно. Тем более, это вообще-то вполне точно описывает, как делается текст в рок-или поп-музыке.
Grotesque music, million dollar sad
Got no tactics, got no time on hand
Left shoe shuffle, right shoe muffle
Sinking in the sand
Fade out freedom, steaming heat on
Watch that hat in black
Finger twitching, got no time on hand
Помню, слегка приуныл, когда Чарли решил жить в трех часах езды от нас. Я бы так хотел, чтобы он был поблизости и можно было ему позвонить и сказать: идея появилась, не заглянешь? Но Чарли хотел жить по-своему и не здесь, а в 130 милях дальше — в Воклюзе, по дороге на север от Эксан-Прованса. Так что он приезжал и оставался с понедельника по пятницу. В это время он был под рукой, но больше времени мне бы не помешало. И Мик кучу времени пропадал в Париже. Единственное, чего я боялся с Exile, — это то, что учитывая, как далеко все поселились, поездки поломают им весь настрой. И когда я заполучал их себе, они были нужны мне на все время. Я никогда не жил прямо над рабочим местом, но теперь, раз так получилось, я сказал: не фиг, вы тоже давайте приспосабливайтесь. Похуй всё. Я подписался и отдаю под это собственный дом. Если я на это пошел, вы тоже можете перебраться куда поближе. Для Чарли это был абсолютно не вариант. У него артистический темперамент. Ему просто западло жить летом на юге, на Лазурном Берегу. Слишком много тусовки, слишком много трепотни. Я его понимаю как никто. Чарли — такой человек, который если выберется на море, то зимой, когда здесь мерзко и пустынно. Он нашел место, где ему захотелось поселиться, и, конечно, это было не на побережье, ни в коем случае не в Канне, Ницце, Жуан-ле-Пену, на мысе Ферра или в Монте-Карло.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
