Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Принимали к себе, несмотря на частые им от правительств Наших запрещения, не одних уже прямо в казаки вступающих беглецов; но и людей женатых и семейных, через разные обольщения, уговорили к побегу из Малороссии, для того только, чтобы себе подчинить и завести у себя собственные хлебопашество, и чем довольно уже и преуспели; ибо поселяне в земледелии упражняющиеся находятся ныне в местах бывшего Запорожского владения до пятидесяти тысяч душ…
Возвещая нашим верным и любезным подданным все сии обстоятельства, можем Мы в то же время им объявить, что не теперь более Сечи Запорожской в политическом ее уродстве, следовательно же и казаков сего имени. Место жилища и угодья тамошние оставляем Мы для постоянных к Отечеству наравне с другими полезных жителей, причисляя из по способности к Новороссийской губернии, и поручая при новом заведении и устройство во особливое попечение учрежденному там правительству Нашему».[261]
У Потемкина, разумеется, были и другие мотивы упразднения Сечи. Так, запорожцы препятствовали тотальному уничтожению лесов в своих владениях. А лес был крайне нужен на строительстве флота и новых городов. Наконец, «светлейшему» нужно было очень много денег, как на флот и Новую Россию, так и на содержание своего огромного двора и различные чудачества. А у казаков была богатая казна. 20 апреля 1776 г. Потемкин докладывал Екатерине, что при уничтожении Сечи захватил 120 тысяч рублей золотом (то есть огромную по тем временам сумму). А сколько еще сумели увезти казаки, и сколько тысяч утаил от матушки «светлейший»? Да и те 120 тысяч Потемкин просил у императрицы пустить на строительство новых городов, то есть отдать ему в бесконтрольное пользование. На докладе рукой императрицы было начертано: «Быть по сему».
Следует заметить, что запорожцы в 1774 г. не только не лезли на рожон, но и всячески стремились избежать конфликта. Накануне разгрома Сечи в Петербург прибыла делегация запорожцев во главе с Логином Мощенским, Сидором Билым и Антоном Головатым. Как писал Г. П. Надхин по случаю столетия от падения Запорожского Коша («Память о Запорожье и о последних днях Запорожской Сечи»): «Повезли туда нужным лицам презентов-гостинцев: Турецких и Персидских шалей, ковров, Дамасских материй, вина, плодов, мехов, вязиги, бочки лимонного соку и т. п., повезли Малороссийской свинины в разных видах, колбас, сала, и многое другое, балыков, шамаи, рыбця, знаменитой зимней свежепросольной Днепровской щуки, повели выносливых Украинских коней в Черкесских седлах, дорогих чепраках, захватили с собою немного и Турецких червонцев… Но дело сначала велось в такой тайне, что Петербургские милостивцы и сами ничего хорошо не знали…
Озадаченные посланцы о пребывании своем на первых порах в Петербурге доносили, между прочим, в Запорожье: „Тут умеют брать и червонцы, но все нам говорят: ″Ничого не знаем, ничого не можем″“. Все сидять в Потемках. Орлам приборканы крыльля; Панин у великой пани не в великой милости… А наш Безбородько, даром що без бороды, на Московском смальце (гусином жире) выкохав себе причудесный хвост и верить сюды крестом, туды хвостом, мов добрая лисиця, так що не поймаешь его ни з якою собакой. Були мы на смотринах и у Царского бельма. Те жь и Царское бельмо глядить на нас в потемках. Ведуть к тому, слух иде, щоб наши палестины разделить промежь Петенбурскими вельможными панами, ян по Писанию: „Розделиша ризы и меташа жребий!“».[262]
Под «Царским бельмом» запорожцы подразумевали генерал-поручика князя А. А. Вяземского. В свое время Петр Великий, представляя Сенату первого генерал-прокурора Ягужинского, сказал: «Вот мое око». Вяземский же смотрел сквозь пальцы на огромные хищения екатерининских вельмож, за что его и прозвали «Царским бельмом».
Императрица отказала запорожцам в личной аудиенции, но пригласила их в Царскосельский дворец на обед, где присутствовало несколько вельмож. Придворные начали издеваться над казаками: «И где этот глупый народ родится?» — спросил кто-то по-французски, думая, что депутаты его не поймут. Другой придворный ответил: «Где? Разумеется, в их там дикой Хохландии». Пародируя этот разговор между собой, один запорожец сказал, как бы с удивлением, продолжая есть похлебку: «Ай, ай, ай! Сколько панов!» Другой добавил: «Да все яки великии да розумныи!» «И где си паны родятся?» — спросил первый. «Родятся в Петербурси та в Москви», — был ответ второго. «А где жь воны умирають?» — не унимался первый казак. «В Сиберии та в Камчатци», — нашелся второй. Придворные немедленно замолчали.
А тем временем Потемкин вручил генералу П. А. Текелли, сербу по национальности, секретный ордер на уничтожение Сечи. Казаки и не думали о сопротивлении русским войскам, и ночью солдатам Текелли удалось захватить большую часть артиллерии Запорожского войска, находившейся вне Сечи. Затем регулярные войска осадили Сечь. Но трусоватый серб боялся идти на приступ. За несколько дней осады наместник Сечевых церквей архимандрит отец Владимир Сокальский напомнил Товариществу о единоверии с Русью, а кошевой — о единокровии и единодержавии. Сами казаки миром обсудили, как ни горько им было, что «не приходится им руку поднимать на силу Белой Царицы»..
5 июня 1775 г. войска Текелли без боя вошли в Сечь. Царские войска грабили Сечь не хуже, чем запорожцы — турецкие города. Все начальство Сечи добровольно отдалось в руки правительственных войск, надеясь, что императрица учтет их действия по предотвращению кровопролития.
Главного войскового старшину кошевого атамана Петра Ивановича Калнышевского (Калныша), войскового судью Павла Фроловича Головатого и войскового писаря Ивана Яковлевича Глобу генерал Текелли под стражей отправил в Москву и посадил под замок в конторе Военной коллегии.
Императрица и Потемкин оказались в сложном положении: судить запорожскую старшину было попросту не за что. Ведь все прегрешения, подлинные и мнимые, указанные в манифесте Екатерины II, числились за Войском Запорожским и раньше, при Алексее Михайловиче, Анне Иоанновне и Елизавете Петровне. И вот тогда Потемкин предложил Екатерине испытанный прием: сделать так, чтобы казацкие старшины сгинули без следа.
Надо сказать, что матушка-государыня не любила публичных казней. А если бы полюбила, то процарствовала бы недолго — у нее могли случиться «геморроидальные колики», как у благоверного супруга. Вспомним, что императрица Елизавета Петровна не подписала ни одного смертного приговора. При Екатерине казнили поручика Мировича за попытку освобождения императора Иоанна Антоновича, да еще Пугачева с четырьмя сподвижниками. Естественно, в это число не включены сотни смертных приговоров, вынесенных военными властями во время боевых действий.
Зато в царствование «философа на троне» люди начали бесследно исчезать. Так, исчезло несколько десятков гвардейских офицеров, на дружеских пирушках обсуждавших возможности новых дворцовых переворотов. От исчезновений не были гарантированы даже высшие духовные лица. Так, в 1767 г. Екатерина приказала тайно отправить в Ревельскую крепость ростовского митрополита Арсения Мацеевича. Он содержался в отдельном каземате под именем Андрей Враль. Видеться на прогулках и общаться с ним не дозволялось никому. Сторожить митрополита дозволялось только «иноземным» солдатам, не понимавшим по-русски. В таких нечеловеческих условиях Арсений прожил недолго и скончался 28 февраля 1772 г. Совсем недавно русская православная церковь причислила Арсения Мацеевича к лику святых.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
