— Вы никогда не были при дворе, — хриплым, обвиняющим голосом ответила она.
— Разве актеры не выступают перед особами королевской крови? — таков был его уклончивый ответ.
Теперь он был так близко, что она ощущала влажность его тела.
— Мужчины при дворе, благородные господа, — поведал он ей, — так же подчиняются своим основным инстинктам, как и мужчины на борту «Черной короны». Они такие же похотливые, такие же необузданные, такие же грубые.
Сейчас он был уже так близко, что она различала оттенки цвета лазури и индиго в его глазах.
— Женщины при дворе, — выдохнул он, — такие же страждущие, как и торговки на базаре. Стоит им скинуть свои платья, как выясняется, что у них такая же плоть, мягкая и жаждущая, что у них длинные ноги и великолепная грудь…
— Остановитесь! — прошипела Лине. Боже, ее тело реагировало на его слова, как на ласку! За такие речи ей следовало бы отвесить ему пощечину.
— Спрячь свои коготки, кошечка, — прошептал он, словно прочитав ее мысли. — Вы боитесь не меня, а себя.
Лине уставилась на впадину у него между ключиц, будучи не в силах встретиться с ним взглядом. Он уже не первый раз говорил ей это. Она медленно разжала кулаки. Неужели это правда? Неужели она боялась того, как ее тело реагирует на этого мужчину, того, что она теряет контроль над собой, когда он рядом?
Дункан провел тыльной стороной руки по ее щеке. Она покорно закрыла глаза. Он дотронулся до ее губ. Лине приоткрыла их, и ее дыхание участилось. Он коснулся большим пальцем ее ушка и пощекотал чувствительное место под мочкой.
— Вы ведь хотите меня сейчас, не так ли? — прошептал он. — И не важно, благородный я лорд или простолюдин.
Спорить с ним было бесполезно. Не сейчас, когда его теплое дыхание касалось ее лица. Она негромко застонала.
— Скажите мне, — попросил он. — Скажите мне, что для вас не имеет значения, кто я такой. — Он напряженно смотрел на нее, словно все зависело от ее ответа.
Лине проглотила комок в горле и наконец увидела его таким, каков он есть. Мужчина. Мужчина с мечтами, как и любой другой. Мужчина с сердцем, которое может стать огромным от любви или разорваться от отчаяния. Мужчина с глазами цвета летнего неба, глазами, полными мудрости, восхищения и обожания, какого только может желать женщина. Мужчина с душой, которая не принадлежит ни королю, ни стране, а одному Богу, и который меряет людей по их делам, а не по праву рождения. И кто она такая, чтобы судить его после этого?
Задохнувшись от своего открытия, она откровенно посмотрела в его затуманенные мукой глаза, заглянула ему в самую душу, самую сущность и сказала то, что он так хотел услышать.
— Меня не волнует, кто вы, — сказала она. — Я люблю вас. — И тут она поразила их обоих: обхватила руками его шею и стала целовать его со всей страстью, на которую была способна.
Волна желания охватила Дункана настолько неожиданно, что он едва удержался на ногах. От ее признания сердце готово было выскочить от радости из груди, разум оставил его. Ее губы были, как огонь, они возбуждали его, и от того, как она прижалась к нему, как ее тело страстно встретилось с его, он восторженно вздохнул.
Его покинула вся его сдержанность и железный самоконтроль. Все, что ему было нужно, это она. Прямо сейчас.
Лине вцепилась в него подобно дикому, отчаявшемуся животному. Она запустила руки в его влажные волосы, жадно впитывая его губами, зубами и языком. Ее руки блуждали по его плечам и груди, и она искусительно прижалась к нему бедрами.
Святой Боже, он даже не знал, что он делал своими руками, обнимая и отчаянно прижимая ее к себе. Он бы рассмеялся над собственной неуклюжестью, если бы не тот факт, что Лине опустила руку ему на пояс и завозилась с льняным полотенцем.
Он выдохнул с подвыванием и сам отшвырнул полотенце в сторону, потом поднял Лине на руки и стал искать место, чтобы расположиться поудобнее. Лестница? Он не успеет подняться. Раскладной столик? Он был сложен и убран. И если сейчас войдет Маргарет или одна из служанок…
Лине жалобно, застонала, протестуя против его промедления. Глаза ему застилало желание.
— Святой Боже, — выдохнул он.
Он бережно опустил ее прямо на пол. В течение одного удара сердца он задрал подол ее сорочки и ворвался в нее, причем их соединение было таким же естественным и неизбежным, как раскат грома после молнии. Он входил в нее снова и снова, и руки его дрожали, когда он поднимался над ней. Она приподняла колени и обхватила его ногами, вцепившись руками в завитки волос на его затылке.
Он перенес вес своего тела на одну руку, эротично потершись об нее. К его изумлению, она вдруг вскрикнула и обхватила его рукой и ногой, заставив перекатиться на спину. Ошеломленный, он посадил ее верхом на себя. Теперь она стала ведущей, прижимая его к каменным плитам, оседлав его с безжалостной страстью.
Дункан быстро двигался в экстазе, не обращая внимания на жесткость плит под собой. Боже, она так плотно сидела на нем, что ему показалось, что сейчас он взорвется. Прикосновения ее бедер к его животу были похожи на касания бархата, а от того, как она царапала ноготками его грудь, по всему его телу пробегали волны возбуждения.
Скорее, чем обоим того хотелось, их страсть начала нарастать, так что вскоре воздух вокруг них был заряжен ею. Они слились воедино и душой, и разумом, и телом — так в плавильной печи железо превращается в сталь. Они двигались в унисон ослепительно-горячей кульминации их желания. И в то мгновение, когда они достигли экстаза — задыхаясь, царапаясь, вскрикивая, — они стали единым целым навсегда.
Они долго приходили в себя, и постепенно Дункан начал ощущать шероховатость плит. Он немного сдвинулся, чтобы край плитки не так сильно впивался ему в бедро. Но он по-прежнему обнимал Лине обеими руками, не отпуская ее от себя, окружая ее самой большой любовью, на которую был способен. Он хотел ее — не только сейчас, а все время, — ее страсть, ее глубину, ее упрямство, ее своенравность, всю ее.
Лине знала, что ей должно быть стыдно. Ее тело действовало по собственной воле, заставляя проделывать вещи, на которые, конечно же, была способна только шлюха. И тем не менее, лежа здесь и вслушиваясь в ритм его сердца, она поняла, что еще никогда не испытывала такого удовольствия. Когда он погладил ее по затылку, нежно и бережно, успокаивающе, она закрыла глаза.
Дункан удовлетворенно улыбнулся. Когда его сердцебиение вернулось к нормальному ритму, он поднял голову, чтобы взглянуть на Лине. Утомленная бедняжка заснула, лежа на нем, тело ее доверчиво обмякло, и губы приоткрылись во сне. Он негромко рассмеялся и сел, продолжая держать ее на руках и разбудив от легкого сна.
— Маргарет, конечно, дала клятву держать дверь закрытой этой ночью, — прошептал он, — но я гарантирую, что еще до восхода солнца она будет здесь. Давайте я отнесу вас в постель и все здесь приберу.
Дункан стянул с нее мокрую сорочку, завернул в синий бархатный халат, который Маргарет оставила для него, натянув мокрые штаны, поднял ее вверх по лестнице и тихонько толкнул дверь на кожаных петлях в ее спальню. Маргарет громко храпела на соломенном тюфяке возле кровати своей хозяйки.
