Я заметался по сторонам. Путь к бегству был отрезан. Да и куда бежать? Зачем? В каком-то смысле я даже и не помышлял о бегстве. Ведь это «сейчас я заберу его из машины» могло относиться только к Пучку.
Меня так и подмывало броситься туда. Не знаю каким образом, но я оказался в передней, у главного входа. Открылась задняя дверь, и донесся женский голос, увещевавший ребенка снимать сапоги, когда он входит в дом.
Затем появился просвет в передней двери. Это ломился в дом доктор Робинсон. Он, в отличие от детей, мог нести грязь куда угодно.
Я с трепетом ждал появления Пучка — он всегда открывал носом двери и высовывал его наружу, прежде чем выйти из лифта. Мир вдруг стал предельно простым: мне был нужен пес, а все остальное не имело значения. И я уведу его отсюда, во что бы то ни стало, какие бы препятствия ни чинила на моем пути семейка Робинсонов.
Под напором доктора стул стал отъезжать, а дверь открываться. Доктор нагнулся над переносной корзинкой и засюсюкал:
— А кто у нас хороший мальчик, не надо плакать.
Дальнейшее мое поведение не поддается логическому объяснению. Не знаю как, не знаю зачем, но я оказался в гостиной. У стены стоял большой кожаный диван с широкой, сильно откинутой назад спинкой, за которой оказалось вполне достаточно места для отчаявшегося агента по недвижимости. И я заполз туда, загребая локтями, точно морской пехотинец.
Послышались легкие шаги — в гостиную вбежали дети.
— Ой, смотри! — воскликнул мальчик. — Подарки уже под елкой. Можно их открыть?
— Это не твои подарки! — закричал женский голос из прихожей.
— А чьи же они? — спросила девочка.
— Потерпите, завтра узнаете, — сказала мать.
— А где наши подарки?
— Их принесет Санта.
— Дорогая, — кислым голосом сказал доктор, — пожалуйста, не надо этой мистики. Я же просил.
— И я тебя тоже просила, дорогой, чтобы ты вытирал ноги.
— Папа! — пискнул щенок.
В комнате воцарилось молчание.
— А кто хочет печенья? — донесся женский голос с кухни.
Послышался топот детских ног.
Я был в западне. Но ничего: еще пара часов, и они улягутся в постель, а уж тогда я выскользну наружу. Куда я собираюсь выскальзывать и в каком именно направлении продолжать поиски, пока не приходило на ум. Главное, что я добрался. А уж с пустыми руками не уйду.
Заговорило радио, на французском.
— Ой, Джон, это же канун Рождества, — воскликнула Пенни.
— Рождество во Франции — это прекрасно, — отозвался сочный баритон доктора Робинсона.
— Тем более, когда служба идет на французском, — добавила она.
— Давай будем избегать религиозных коннотаций, дети не понимают хоралов.
Дети замолчали, прислушиваясь к странным разговорам родителей.
Есть что-то в высшей степени умиротворяющее в семейном вечере накануне Рождества, даже когда лежишь под диваном с писающим на груди щенком, не контролирующим себя во сне. Дети гадают, какие подарки им достанутся, родители пытаются их успокоить и разложить по постелям, готовят рождественский пирожок и стаканчик виски для Санты с обязательной «пробой», которую снимает отец.
Восхитительная тишина в доме устанавливается, как только дети угомонятся, а взрослые устало завалятся на диван. Под которым лежу я.
— Устала до чертиков, — жалуется Пенни.
— Ничего, — кряхтит папаша Робинсон. — Нечасто детям приходится видеть такое роскошное зрелище.
— Что ты имеешь в виду?
— Да снег, который мы ездили смотреть сегодня. Может, завтра возьмем и собаку, если она согласится.
— А почему он должен не согласиться? — спросила Пенни. Примерно так же спрашивал Пучок, когда мне надо было отлучиться: «Ты же не пойдешь туда без меня?»
— Он должен освоиться в доме, он еще не привык, и у него могут быть проблемы.
— Джон, какие могут быть у собаки проблемы?
— Я же тебе говорил, что…
— Джон, и долго это будет продолжаться?
— Что будет продолжаться?
— Я спрашиваю, долго мы еще должны будем соблюдать условия — все эти «может быть, он…» и так далее.
— Ты же знаешь, Пенни, психотерапия — это мой дар.
— Разве нельзя было обзавестись нормальной собакой, с которой можно спокойно выходить на прогулку? Зачем нам непременно понадобился Ганнибал Лектор в собачьей шкуре?
— Не настолько он плох, как ты себе представляешь. Не надо преувеличивать.
Я воспрял духом. Похоже, все складывалось как нельзя лучше. Пенни явно должна обрадоваться возможности поменять Пучка — Грозу Диванов на мирно гадящего по углам щенка.
— Послушай меня, — увещевал ее Джон — Всемогущий Психолог, — все будет прекрасно. Мы проведем веселое Рождество, вот увидишь, у детей будут великолепные подарки и отличная перспектива попробовать себя в роли воспитателей.
Пенни недоверчиво хмыкнула:
— Джон, им не нужна перспектива воспитания, им нужна собака.
— Может, достанем подарки? — увел разговор в сторону Джон — Мудрый Психоаналитик.
— Давай, — со вздохом согласилась Пенни.
Послышалась возня: родители доставали подарки из чулана под лестницей, где их обычно прячут, тихо переругиваясь, чтобы не разбудить детей.
— Ну вот, — подвел итог Джон. — Как думаешь, ничего, что видно из окон?
— Мы выключим свет, — сказала Пенни.
— Я вижу тебя, Себастьян! — подал голос Джон.
— Уже Рождество? — донесся детский голосок с лестницы.
— Рождество будет завтра. А сейчас марш в постель.
— Уже завтра! — возмутился ребенок. — Я уже был в постели и встал, так что теперь должно быть «завтра».
— Надо подождать, когда станет светло, тогда и будет «завтра», — сказал Джон, и я услышал его удаляющиеся из комнаты шаги, — иначе Санта не придет.
— Ссылаешься на Санту. Один ноль в пользу нормальных чувств! — съехидничала Пенни.
Джон отозвался странными междометиями, похожими на бульканье воды в кухонной раковине.
Минут через пять, когда у меня уже начала затекать рука, он вернулся.
— Ты не слишком много пьешь сегодня? — поинтересовалась Пенни.
— Нет, — ответил Джон. — Я пью столько, сколько нужно. Между прочим, весь день сегодня просидел за рулем, почему не расслабиться?
— Просто странно, с тех пор как мы пришли домой, меня преследует запах алкоголя. Даже здесь, на диване.
— Это не от меня, — сказал он.
— Странно, — хмыкнула она.
